Как спасти жизнь

И все же, несмотря на то что мне ненавистен его откровенный сексизм, я не могу не задаться вопросом, почему мы с Тимом никогда не обсуждали тему детей. Когда мы еще учились в школе, мы говорили о противостоянии природы и воспитания и биологических императивах, которые заставляли разные виды хотеть размножаться. С тех пор как он начал свое обучение, он рассказывал мне о случаях, связанных с младенцами и маленькими детьми, и о родах, которые он наблюдал во время курса акушерства и гинекологии, включая случай со страдающим от неонатального абстинентного синдрома крошечным недоношенным мальчиком, который, казалось, особенно сильно впечатлил его.

Я не могу представить Тима в роли отца. Это кажется слишком запутанным, слишком рискованным, полным неопределенности. И хотя я не виню его за его трудности с эмпатией, смогла бы я компенсировать это, будь у нас ребенок?

Так или иначе, он был бы лучшим отцом, чем Джоэл…

Я не могу сдержать воспоминания о том моменте в грязном пабе, когда поняла, каким куском дерьма на самом деле был Джоэл.

Я счастлива с Тимом. Наши отношения, вероятно, лучше, чем когда-либо были. Я наблюдала, как сильно он изменился, заботясь о своей матери, и я не жалею, что вышла за него замуж. Мы сделали правильный для нас обоих выбор.

Я захожу в бунгало, всегда наполовину ожидая услышать «Привет!» от Элейн.

Я наклоняюсь, чтобы поднять почту: счета и еще больше счетов. Я думаю, нам следует продать дом, погасить долги, может быть, купить квартирку поменьше, но в этом нет смысла, пока мы не узнаем, есть ли у меня место в медицинской школе – и в какой. Просмотрев конверты, я обнаруживаю, что последний адресован мне с пометкой НСЗ, и на мгновение мне кажется, что каким-то образом сегодняшняя комиссия, проводившая собеседование, сговорилась, чтобы письменный отказ пришел даже быстрее, чем я успею вернуться.[68]

Мое сердце сжимается еще сильнее, когда я понимаю, что это, должно быть, ответ на один из двух других моих запросов. Конверт недостаточно толстый, чтобы там были хорошие новости.

Я испытываю разочарование, похожее на волну физической боли. На бумаге у меня есть все, о чем они просят. Я так чертовски много работала! Когда я провалилась в первый раз, я знала, что мои оценки не были результатом моей некомпетентности, а итогом того, что я сделала или не сделала. Годы, прошедшие с тех пор по настоящее время, были тяжелыми, но впереди все еще маячило обещание чего-то лучшего. У меня было, как любили говорить все учителя, все время мира.

Вот только теперь мисс стала миссис. И, возможно, я обманывала себя, веря, что когда-нибудь стану доктором.

6 февраля 2006 44. Тим

Горе обнажило меня, словно учебный труп на столе.

Так много вещей могут сбить меня с толку: неожиданно добрый пациент, воспоминание, вызванное запахом яблочной начинки в столовой. Прошло шесть месяцев с тех пор, как умерла мама, а я начал свое базовое обучение в интернатуре, но взлеты и падения все еще намного более драматичны, чем те, которые я вызывал при помощи препаратов.

– Хорошо, а кровати четыре и шесть стабильны?

Я киваю Кристи, врачу, который заступает на ночную смену.

– Да, хотя после тех суток, что у нас были, ты, возможно, захочешь держать пальцы скрещенными.

Сегодня умерли два пациента: один – ожидаемо, другой – нет. Последним был парень лет пятидесяти, которого рак печени лишил всего, кроме обаяния. Он мне нравился.

– Ты выглядишь разбитым.

Я пожимаю плечами. В палате нельзя выказывать слабость. Мое детство было идеальной тренировкой этого. Я научился притворяться, что все в порядке, и скрывать, что скучаю по отцу, потому что по роли должен был ненавидеть его.

– Это был долгий день, но нет ничего такого, чего не исправит пинта, – говорю я своему коллеге, хотя сейчас пью редко, потому что это вызывает неудержимый прилив чувств.

Снаружи меня приветствует темнота после ослепительно яркого света в палате.

Я проверяю телефон, и мое сердце замирает, когда я вижу четыре пропущенных вызова от Керри. Это было ее последнее на сегодня интервью. На автоответчике ее голос звучит подавленно, и мне приходится собраться с духом, чтобы позвонить ей. Я хочу, но я не знаю, осталось ли у меня что-нибудь, что я мог бы дать ей прямо сейчас.

– Тяжелая смена? – интересуется она, снимая трубку.

– А, как обычно. Что у тебя? – я перехожу дорогу и направляюсь к дому.

Когда она рассказывает мне о каком-то старом пердуне-хирурге, который поставил ей третий уровень за то, что она замужем, меня это встряхивает. Я все еще не могу до конца поверить, что Керри – моя жена. Пациенты и медсестры всегда интересуются моей личной жизнью, и это, кажется, делает меня немного более привлекательным, хотя я, конечно, не сердцеед.

– В чем он увидел проблему?

– В детях. Он намекал, что обучение будет пустой тратой времени, потому что я обязательно сбегу и заведу детей.