Как спасти жизнь

Акушерка осматривает Зойи, но когда она спрашивает меня, не хочу ли я взглянуть, я чувствую себя странно, словно должен пересечь невидимый барьер от студента-наблюдателя до партнера по родам.

– Валяй, – говорит Зойи. – После того, как я тут материлась и царапалась, у тебя есть шанс получить с меня хоть что-то полезное.

– Я не эксперт, но думаю, что уже скоро, – произношу я, глядя на акушерку в поисках подтверждения.

Она кивает в знак согласия.

– Ага. Зойи, из-за того, что ребенок родится немного раньше, здесь может стать довольно тесно. Возможно, студент лишний в этой палате?

– Тим никуда не уйдет. Теперь он нужен мне до самого конца.

Комната действительно начинает заполняться, пока я не остаюсь единственным, кто сосредоточен на лице Зойи. Это еще больше пугает, потому что я не вижу сам процесс родов.

– Ребенок вот-вот покажется, Зойи, просто собери всю свою энергию, чтобы ты могла тужиться изо всех сил, когда я скажу. Все в порядке?

Я держу Зойи за руку и улыбаюсь ей, не позволяя себе отвести взгляд, пока она вкладывает все свои силы в потуги.

– Ты потрясающая, Зойи, – шепчу я, и это правда.

Один раз она вскрикивает, и акушерка говорит:

– Я вижу головку ребенка, так что подожди… Последний рывок, прямо сейчас, милая, давай… и все, вот и малыш… это мальчик, Зойи, твой маленький мальчик, и он красавец!

Мы все ждем момента, который будет означать, что все в порядке: момента, когда ребенок наберет в грудь воздух и издаст свой первый крик. Я не прерываю зрительный контакт даже сейчас, хотя это занимает так много времени…

– Мы только что перерезали пуповину, Зойи, и бригада осматривает твоего ребенка. Ты отлично справилась!

Я слышу напряженность в их голосах и улавливаю странное слово, значения которого, надеюсь, Зойи не понимает.

– Почему он не кричит? – глаза Зойи широко раскрыты от боли, шока и страха, и мне требуются все силы, какие только есть, чтобы не показать, что я тоже боюсь за ее ребенка. – Он должен был закричать!

Акушерка говорит:

– Зойи, твоему ребенку нужна помощь с дыханием, для этого они используют аппарат, а это значит, что он пока не может кричать. Но мы позволим тебе увидеть его, как только появится возможность.

Зойи начинает рыдать, но я единственный, кто ее утешает. Все остальные сосредоточены на новой жизни.

– Я убила его, – бормочет она мне, – так ведь? Я убила своего сына еще до того, как он родился!

Что мне ответить? Она, употребляя наркотики, почти наверняка повлияла на шансы младенца выжить.

– Зойи… просто подожди. Врачи делают все, что в их силах…

Раздается крик. Это не гневный протест здорового ребенка, а странный пронзительный звук. Но это крик.

– Он жив, Зойи, – выдыхаю я.

И бригада отделения интенсивной терапии укладывает мальчика в кроватку с подогревом, но, прежде чем выкатить ее, они останавливаются, чтобы Зойи могла посмотреть. У него поразительная копна темных волос, полноценное тело, хотя крошечное и худое. Опухшие глаза плотно закрыты.

– Это мой?.. – тупо спрашивает Зойи.

– Ты сможешь разглядеть его как следует попозже, – произносит акушерка. – Прямо сейчас бригада присмотрит за ним, а мы будем присматривать за тобой.

Я остаюсь до выхода плаценты, и Зойи забирают в палату.

– Ты вернешься и навестишь меня? – спрашивает она.

– Постараюсь, – отвечаю я, хотя на Рождество у меня должен быть выходной. Мое настроение немного поднимается в предвкушении сюрпризов, которые я запланировал для Керри в перерывах между ее сменами. К тому времени, как я вернусь в больницу, Зойи, вероятно, уже выпишут, хотя ее мальчика продержат здесь несколько недель, может быть, месяцев. И даже когда он будет готов уехать, я не думаю, что он вернется домой к своей матери. Если у нее вообще есть дом.

Когда я иду по сверкающим тротуарам, мое дыхание конденсируется в морозном воздухе. Рядом со мной притормаживает такси, и меня так и подмывает сесть, но мы находимся в режиме строжайшей экономии, откладывая все на то время, когда Керри перестанет зарабатывать и мы попытаемся существовать на мою зарплату интерна.

Эйфория улетучивается. Должен ли я был надавить на Зойи сильнее, попытаться выяснить, в чем заключалась генетическая проблема или, по крайней мере, передать эту информацию моим наставникам?

Только мысль о том, что я заберусь в теплую постель рядом с Керри, дает мне силы переставлять ноги. Но, войдя в холодное бунгало, я не обнаруживаю ее.

Должно быть, я перепутал ее смены.

Шок от ледяных простыней подобен пощечине, и теперь мой разум начинает метаться от мыслей о том, что будет с Зойи и ее ребенком, к тому, что будет со мной.

Могу ли я спать без чего-либо успокоительного? Сделать сегодняшний день Нулевым Днем. Даже Зойи пыталась оставаться чистой ради своего ребенка, но все в команде осуждали ее за то, что она не смогла окончательно отказаться от наркотиков.

В чем мое чертово оправдание?

У меня есть гораздо больше, чем у нее: мой мозг, дом, любящая невеста, поддерживающая мать, перспектива успешной карьеры, которая всего через несколько месяцев наконец станет реальностью.