Здесь жарко. Солнечно. Сегодня нет облаков.
Но все же мир темнеет, а трава тускнеет.
Я делаю вдох, но, кажется, в воздухе нет кислорода. У меня сдавило грудь. В моем мозгу вспыхивает воспоминание. Раньше я чувствовал себя так после спринтов, на тренировках.
Я снова пытаюсь втянуть в себя воздух. Ничего.
Когда я падаю на траву, я представляю себе золотую рыбку, небрежно выдернутую кошкой из аквариума, лежащую на ковре и задыхающуюся. Покромсает ли ее кошка, или конец наступит медленнее, от удушья?..
Что стоит на первом месте? Они оба свирепы.
Ток останавливает мое бесполезное сердце. Электричество рикошетом проходит через каждую клетку.
Я возвращаюсь.
Когда я понимаю, что это было, мне хочется смеяться. Врачи предупреждали меня, что запуск ИКД будет ощущаться как пинок осла. Это был настоящий джаггернаут.
– Грини, что случилось? – пронзительный голос Зойи доносится издалека. Я пытаюсь ответить ей, но ничего не выходит. – Грини…
Еще один шок. Так же болезненно. Мои глаза резко открываются, но все, что я вижу, – это пластиковый пакет, шелестящий на ветру прямо рядом с моим лицом. Я больше не выдержу.
Неужели это будет последнее, что я увижу?
Я чувствую, как снова опускается тьма, и на моем лице большой язык стаффорда, и я не знаю, пытается ли он оживить меня или разозлить, и я закрываю глаза и вместо этого представляю себе Керри. Мысленно приношу ей извинения за то, что упустил шанс, который она мне дала.
Я не мертв. Но я в беде.
Они ведут меня в кардиологическое отделение на седьмом этаже, и одна из медсестер узнает меня.
– Не скажу, что рада видеть тебя здесь снова, но мы тебя вылечим, не волнуйся, – говорит она.
Я тоже ее узнаю́. Она, наверное, самая близкая к моей фантазии медсестра, с которой я когда-либо сталкивался за все время пребывания в больнице: красивая и соблазнительная, с понимающей улыбкой.
Но ее улыбка испаряется после того, как они проводят тесты, и я признаю́, что да, я перестал регулярно принимать лекарства.
– Это было не нарочно. Я довольно много тусовался.
– Ты что, мазохист?! – возмущается медсестра. – Или у тебя просто есть желание умереть?
Я не в состоянии это объяснить.
Они держат меня в больнице две ночи, папа навещает меня днем и вечером, один: мама в Роки-Маунтин. Он садится рядом с моей кроватью, выкладывая упакованные фрукты на мой раздвижной прикроватный столик, но не смотрит на меня.[45]
– Тебе что-нибудь нужно, Джей?
– В следующий раз, папа, принеси водки. Я ненавижу бананы!
Он вздыхает. Под его глазами снова появились тени, и я знаю, что это из-за меня.
– Когда ты собираешься повзрослеть?
– Мне почти двадцать один. Именно поэтому я хочу водку.
Жена парня напротив зачитывает вслух вопрос кроссворда:
– Два по горизонтали: место паломничества, пять букв.
– Мекка!
Папа снова вздыхает.
– Послушай, Джей, то, что случилось с тобой – несправедливо. Никто с этим не спорит. И я понимаю, ты думаешь, что ничто и никогда не заменит тебе футбол. Но если ты не попытаешься, то никогда не узнаешь.
У меня нет ответа, поэтому я поворачиваюсь лицом к огромному мужчине со свекольным лицом на соседней кровати. Он сам навлек на себя болезнь.
Хотя в каком-то смысле и я тоже.
– Неужели твоя жизнь действительно так плоха? Я знаю, что у нас с твоей мамой случаются разногласия, но у нас есть деньги и связи, чтобы помочь тебе делать все, что ты захочешь. По сравнению с теми бедолагами, с которыми ты общаешься, тебе не на что жаловаться.
Я не хочу его слушать. Так же, как не хочу игр в доброго и злого полицейского от кардиолога, команды реанимации или милой медсестры. Они даже вызвали психиатра, которая ушла, когда я спросил:
– Как вы думаете, чисто технически два удара током означают, что я умер один или два раза?
Как только меня отпускают, я отправляюсь на поиски Спайка и Зойи. Я нахожу их среди луж под Дворцовым пирсом, курящими тяжелый наркотик.
Впервые я присоединяюсь к ним.
То, что никто не твердит о попытке самоуничтожения, бодрит. Я пью, курю, забиваю, бегаю, прыгаю. Все в поисках забвения. Я существую на свое пособие плюс на прибыль от случайных продаж Тиму. Когда он докатился и заявил, что ему снова нужно немного взбодриться, я не почувствовал удовлетворения ни от его неудачи, ни от того факта, что он вновь лжет Керри.
Сегодня я снова умер – в третий или четвертый раз, в зависимости от того, как вы на это смотрите, – и я даже не старался для этого. Мы со Спайком торчали в парке за собором Святого Ника, сидели на нашей любимой могиле. Зойи ушла в декабре после того, как бедняга Хэм однажды утром не проснулся. Смерть не является чем-то необычным на улицах, но, надеюсь, это дало Зойи толчок, в котором она нуждалась, чтобы слезть с иглы.
Когда сегодня смерть снова пришла за мной, опускались сумерки, и я почувствовал… обреченность. Другого слова для этого нет.
Я потянулся к Спайку, вот только он был слишком не в себе, чтобы забеспокоиться или даже сообразить, кто я такой. Я попытался встать на ноги, однако мои конечности не слушались.