Как спасти жизнь

Когда я принимал наркотики, люди проходили мимо нас на улице или на пляже, и вы могли бы видеть их отвращение к тому, что мы сделали с собой, к потере достоинства. Конечно, для меня все было по-другому. Я всегда был лишь «туристом», зная, что могу вернуться домой в любое время…

Но Зойи была отвергнута и предоставлена самой себе с раннего детства.

В ее горле все еще есть трубка, помогающая ей дышать, и я хочу вырвать ее, чтобы услышать один из голосов, когда – если – Зойи придет в себя: ее дерзкий кокни, ее испанская певица из кабаре, даже сотрудник больницы, которым она притворялась, когда звонила, чтобы сказать мне, что я стал отцом…

Я проглатываю комок в горле.

– Привет, Зойи. Я не знал, что ты вернулась в город. Ты должна была позвонить. Есть кое-кто, кто очень, очень хотел бы с тобой познакомиться.

Она не отвечает.

– Она вполне может вас услышать, – говорит мне медсестра отделения интенсивной терапии. Лично я никогда не слышал голосов, пока был в коме, но это не значит, что Зойи не услышит. – Это одно из чувств, которые люди теряют в последнюю очередь.

Я позволяю этому проникнуть в себя.

– Значит ли это, что она умирает?

Медсестра пристально смотрит на меня.

– Хирург предупредил вас о риске? Шок – главная проблема, плюс еще и отказ органов из-за того, что у нее было кровотечение. Мы управляем всем этим настолько агрессивно, насколько возможно, однако это сопряжено со своими опасностями.

– Хорошо, – я придвигаю стул. Уже больше четырех утра, но это напоминает мне о том моменте, когда каждый вечер я решаю почитать Лео сказку на ночь. Я тянусь, чтобы коснуться ее руки, которая видна между проводами и больничной ночной рубашкой. Меня удивляет, что она теплая, хотя этого не должно быть. Она все еще жива. – Позволь мне рассказать тебе о твоем сыне, Зойи. О том удивительном маленьком мальчике, которого ты родила. Во-первых и в главных, он бесстрашен. Мы зовем его Король Лев – из-за имени, которое ты ему дала, хотя на самом деле он – Львиное Сердце. Он знает, что на свете есть чего бояться: он видел меня в больнице, он беспокоится об изменении климата и о цунами, но больше всего его беспокоит то, что он растет недостаточно быстро, чтобы исправить все это.

Медсестра смотрит на меня, затем отводит взгляд.

– Во-вторых, он умеет подражать разным голосам, как ты. Послушай, – я достаю свой айфон и нахожу любимое видео, где он, подражая Фарреллу Уильямсу, поет Happy и танцует. Его руки и ноги болтаются из стороны в сторону, голос имитирует американский говор. Его лицо сосредоточенно морщится, когда он пытается вспомнить слова, и в итоге он пропускает целый такт, и все же это выглядит так, будто песня написана специально для него. – Вот он какой, Зойи. И в-третьих: он счастлив. Я думаю, он родился таким, несмотря ни на что. Я-то капризный, ты ведь знаешь, так что он, должно быть, получил это от тебя. Представь, если бы у тебя были родители, которые дали бы тебе то, что ты заслуживала, ты бы тоже была таким ребенком, как он… – я останавливаюсь, потому что не знаю, стоит ли ей это слышать. Сейчас ей это ни к чему. – Лео идеален. Он может исцелить тебя, как он исцелил меня, и как только ты достаточно поправишься, я могу привести его к тебе и…

Звучит тревожный зуммер, и, хотя я слышу, что он исходит от одного из ее мониторов, я пытаюсь убедить себя, что это другой пациент, не она.

Не она.

Даже когда персонал бросается к ее кровати и один из них отодвигает меня с дороги, я говорю себе, что у нее все еще есть шанс.

Но в глубине души я знаю, что это неправда.

54. Керри

Когда я иду через приемную на свою последнюю смену на этой неделе, мне сообщают, что через несколько часов после операции у Зойи остановилось сердце, и ее не смогли реанимировать.

Я ничего не чувствую. Ночная смена проходит без происшествий, хотя я провожу три осмотра брюшной полости и каждый раз наполовину ожидаю почувствовать тот же самый неуместный пульс, который предвещает катастрофу.

– Чем займешься в выходные? – интересуется регистратор, когда я сдаю дежурство на следующее утро.

– Полетаю.

Он смеется.

– Наша собственная Амелия Эрхарт.[81]

– Надеюсь, что нет. Она пропала в полете.

– Да, это правда. Кто подменит тебя в выходные?

Переодеваясь, я понимаю, что вымотана больше, чем обычно: похоже, последние ночи усугубили ситуацию. Мысль о том, что придется возвращаться сюда в ближайшие выходные, как, впрочем, и в течение нескольких дней, недель, месяцев, лет после этого, заставляет меня чувствовать себя словно перед обмороком.

Но, выспавшись, я по крайней мере готова к полету. С земли небо кажется серым, однако, когда я взлетаю, я вижу светящуюся береговую линию и направляюсь в ту сторону.

Оцепенение, которое я испытала после смерти Зойи, отличается от моей обычной нарочитой отстраненности. В качестве защитной меры это не раз сослужило мне хорошую службу.

Вот только прямо сейчас я чувствую себя так, точно мне дали наркоз. Что происходит, когда он заканчивается?