– Я даже не знал, что она вернулась в Брайтон. Я писал ей, отправлял фотографии Лео по разным адресам. Сомерсет. Хартлпул. Ей нравятся приморские места.
– Мне очень жаль, Джоэл!
– В последний раз я видел ее, когда думал, что она собирается сделать аборт. Я высадил ее у клиники и… – он замолкает. – Я не знаю, как быть с Лео.
Я жду, что еще он скажет. Секундная стрелка на часах делает полный круг раньше него.
– Лео никогда не встречался со своей матерью, за исключением момента, когда он был таким крошечным, что ничего не может помнить по определению. Это… похоже, это его последний шанс.
– Сколько ему сейчас лет?
– Девять.
Девять лет с тех пор, как между нами все закончилось. Как это может быть похоже на столетие и вчерашний день одновременно?
– Ты не хочешь сказать мне, о чем ты думаешь, Джоэл?
– Я… мои мысли меняются каждую секунду. Но в основном я думаю: разве у него не должно быть шанса встретиться с ней? Что, если он вырастет и решит, что я скрывал его от нее?
Я делаю глубокий вдох. Я видела, как детей вытаскивали из постелей посреди ночи, чтобы дать возможность попрощаться с родителями или бабушками и дедушками. Кто знает, поможет ли это в последующие десятилетия?
– Знаешь, Зойи может даже не выйти из операционной.
Джоэл кивает.
– Да. На самом деле он не боится больниц и все такое. Он проходил обследование из-за НАС, и он спокойно отнесся к тому, что мне заменили ИКД. Но… он не знает свою маму. Станет ли ей хуже? То есть… я имею в виду, я знаю, что это случится, но… если она придет в себя и увидит его… станет хуже?
Пациентка, которую я видела, была вонючей, грязной и потерянной. Ее немного отмыли перед операцией, но все же…
– Я думаю, она жила на улице. Она выглядела совершенно опустившейся.
– Керри… – он поднимает руку, и я хочу схватить ее. – Что бы ты сделала?
Это вопрос, на который мы, врачи, не должны отвечать. Но кто я сейчас – врач или друг? Я смотрю на серо-голубой пол.
– Это не медицинское заключение, Джоэл. Но как твой… друг, скажу, что лично я бы подождала до утра, когда ситуация станет яснее. Имей в виду: она даже не просила меня позвонить тебе. Может быть, если она придет в себя, ты сам спросишь ее, чего она хочет?
Он кивает.
– Лив тоже так сказала.
Я уже ненавижу это имя – еще до того, как узнаю́ о роли человека, которому оно принадлежит.
– Лив? – я стараюсь, чтобы мой голос звучал небрежно.
Но он резко поднимает взгляд. Виновато?
– Моя… ну, «девушка» кажется неправильным определением в нашем возрасте. Мы познакомились на работе. Совсем недавно.
– Хорошо, что у тебя кто-то есть. Чтобы поговорить.
Джоэл кивает:
– Полагаю, мне следует вернуться в отделение.
Я улыбаюсь.
– Да. Меня ждут пациенты. Но ты можешь задержаться здесь ненадолго, если тебе нужно побыть одному. А хирурги здесь отличные. Учитывая, что она так молода, все может быть нормально…
Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он касается моей руки, и все ощущения, которые он когда-либо вызывал, проносятся сквозь меня, словно машина времени возвращает меня в подростковый возраст.
– Я так и не поблагодарил тебя, Керри.
– За что?
– За то, что сказала мне, каким куском дерьма я был, когда хотел отказаться от Лео. Без этого я бы так много упустил…
– Грейс! Ты нужна нам в реанимации!
Джоэл отпускает меня.
– Я и забыл, что теперь ты Грейс.
– Другая жизнь…
И я выхожу из комнаты, прежде чем успеваю сказать какую-нибудь глупость.
18 марта 2014 года
53. Джоэл
У нас с Лео случались бессонные ночи – десятки таких ночей. Он был беспокойным ребенком, и, пока он рос, мы пережили кошмары, кризис двух лет и ночи, когда его рвало, как персонажа одного из фильмов ужасов, который я смотрел подростком.[80]
Но сейчас совсем другое дело. Каждая минута кажется наполненной страхом, воспоминаниями и упущенными шансами.
Я должен был сделать для Зойи больше. Я мог бы спасти ее. Если она справится с этим, я не собираюсь принимать ее отказ в качестве ответа. Я буду ее преследовать. Отправлять ей письма, сообщения и фотографии нашего сына, чтобы убедить ее: жизнь стоит того, чтобы жить.
Только вот…
Это не сработало, когда люди пытались проделать то же самое со мной. Так много благонамеренных лиц мелькает у меня в голове. Я игнорировал всех: врачей, медсестер, парамедиков, друзей, моих родителей…
– Мистер Гринуэй?
В приемную входит женщина в медицинском халате.
– Она жива? Зойи жива?
– Да. Хирург подойдет позже, но мы хотели, чтобы вы знали: Зойи перенесла операцию нормально, хотя и потеряла много крови. Мы переводим ее в отделение интенсивной терапии, и, как только она устроится, вы сможете ее увидеть, хотя ей дадут снотворное.
Рассвет уже почти наступил, когда меня впустили. Тот же этаж, где я вернулся к жизни.
Это знак? Чудеса действительно случаются.
– О, Зойи.
Она дышит, но без сознания. Наверное, это хорошо, потому что я плачу при виде нее. Не из-за машин и мониторов, а из-за того, какой она стала: крошечной, сморщенной, состарившейся раньше времени.