Потом накормить — немного, так, чтобы не осоловел от сытости. Раздеть. Голышом отвести в ванную, сунуть в тёплую воду, дать кусок мыла. Сесть на край ванны, строго глядя на него. Приказать оттереть себя мочалкой и смотреть, как он это делает. А если клочок пены случайно осядет на чёрные брюки и растает, оставив мокрое пятно — а он обязательно осядет от неловкого всплеска — нахмуриться, протянуть руку, взять мальчишку за подбородок и поднять его лицо к себе. Сказать: «Я хотел быть с тобой ласковым, Криденс, но ты расстроил меня. Посмотри, что ты наделал: облил меня мыльной водой. Чтобы я не сердился, сделай для меня кое-что».
Приказать ему выйти из воды и встать на колени, на этот мягкий пушистый коврик перед ванной. Рукой стереть пену с его шеи, потянуть лицом к паху. Достать член из брюк и заставить Криденса как следует вылизать. Держать за затылок, направляя голову… Приказывать смотреть в глаза. Приказывать целовать его сверху донизу, в основание, в головку — и снова вылизывать. Старательно. Снизу вверх. Глядя в глаза. Руки за спину. Хочешь, чтобы я простил тебя, Криденс?.. Открой рот, Криденс, я кончу тебе в горло. Открой шире. Возьми его глубже. Ещё… Да. Молодец, Криденс. Я больше не сержусь. Ты хорошо постарался.
Или нет. Не так.
Всё-таки в этих грязных переулках, так слаще. Где в трубах журчит водопроводная вода, ветер треплет обрывки афиш, из вентиляционных решёток поднимаются клубы пара. Криденс стоит посреди тротуара, втягивает голову в плечи, будто за каждую листовку получает пощёчину. Он вздрагивает, чувствуя на лице взгляд Грейвза, поднимает глаза. Грейвз манит его за собой, и Криденс идёт — покорно, одёргивая короткий пиджачок. Запястья с тёмными волосками торчат из рукавов, пальцы теребят листовки. «Смерть колдунам и ведьмам». Криденс знает, что Грейвз — маг. Они греховная тайна друг друга. Грейвз берёт его за руку, тянет за собой глубже в проулок, пряча от чужих глаз. Забирает листовки, и они с шелестом ложатся под ноги. Притягивает к себе, кладёт его голову себе на плечо, заставляя ссутулиться ещё сильнее, и…
И они стоят.
Грейвз гладит его бритый затылок, короткие волоски покалывают пальцы. Тихо шепчет: «Шшш-ш-ш…» Криденс цепляется за его мантию, перебирая руками выше, комкая тяжёлую ткань. На белой шелковой подкладке потом останутся следы от влажных ладоней. Грейвз закрывает глаза. Сдержанно дышит.
И они стоят.
Почему же больше ничего не вспоминается?.. Почему от этих сладких фантазий так больно? Почему они не рождают привычный жар в паху, а только стискивают грудь, как клещи, сжимают горло, заставляя сглатывать тяжёлый ком снова и снова?
Ведь была такая долгая жизнь, карьера, победы. Были даже романы — давно, в юности, но ведь были. Был даже влюблён. Ведь точно был, он помнит. Пока не поднялся слишком высоко, пока был молод — влюблялся, смеялся, горел, но сейчас только что-то жжёт тут, под галстуком.
Почему вспоминается только вот этот мальчик? У тебя времени до рассвета, Персиваль, а ты стоишь и думаешь о том, чего даже не было.
Может, потому и думается, что эту единственную прихоть ты себе не позволил?.. Всегда находил лазейки, чтобы совесть не просыпалась, всегда мог себя оправдать — не ты такой, жизнь такая. А тут не нашёл. Споткнулся. Нет тут способа не запачкаться. Либо стой и держись, либо падай. И сам не понимаешь, что же тебя удержало…
Что тебя удержало, Персиваль?.. Совесть?.. Ну себе-то не ври. У таких, как ты, совести не бывает. Извлечена из души давным-давно, сложена аккуратно и пристроена в дальний ящик, чтоб не повредить ненароком. Туда, к детским воспоминаниям, к холодной улыбке матери, к спокойному взгляду отца, к «Ты должен быть настоящим Грейвзом», «Я ждал от тебя большего, Персиваль», «Свои проблемы ты должен решать сам».
Вот твоя жизнь, Персиваль — красивая, успешная. Оправдал надежды, добился, заслужил… А оглянись — вспомнить-то нечего. Красивые костюмы? Светские приёмы? Чувство выполненного долга?
Ну-ка, ну-ка, и какой же долг ты выполнил?.. Страну удержал от хаоса?.. Магический мир защитил?.. Род продолжил?..
Всю жизнь, казалось, жил — будто ждал чего-то. Не дождался. Споткнулся на мальчишке, с которым даже не было ничего. И полетел вниз, сверкая белой подкладкой. Проморгал обскура, проиграл Гриндевальду — смачно проиграл, с треском.
Может, это тоже — магия?.. Думал, мальчишка забитый, беспомощный. Дрочил на эту слабость, почти безволие, на эту покорность. Опущенные глаза, испуганно сжатый рот, сжавшиеся плечи.
А мальчик сильнее тебя. Сильнее десятерых таких, как ты. Это первобытная, дикая, тёмная мощь. Как бы хотелось приручить этого зверя, подчинить своей воле, заставить осесть у своих ног, сказать — Криденс… Криденс, как ты прекрасен.
По каменному полу эхом разнеслись шаги, отразились от стен. Аврор у решётки развернулся, перехватил в пальцах палочку.
Грейвз открыл глаза. Тина. Хмурая, бледная, уставшая. С ней ещё четверо: Кит и Коррадо из президентской гвардии, Дороти и Паскалет из особых оперативников.