Как приручить Обскура (СИ)

— Болтливый мальчишка, — сипло ответил Грейвз, не в силах отнять от лица руки. Он понимал, что нелепо выглядит, что выдаёт себя с головой, если только у Криденса хватит ума догадаться, в чём дело. Он понимал, что на него сейчас могут начать обращать внимание. У него не было сил встретиться с Криденсом взглядом, потому что во взгляде читалось бы — да, Криденс, да, если бы ты только мог, ты не знаешь, как я мечтал об этом, Криденс, как я представлял себе это в деталях, в подробностях, сотни раз, как я хотел, чтобы ты так и сделал тогда, да, Криденс, ты прав, я вернулся бы очень быстро, ты всё обо мне понял, ты всё понял…

Резко втянув воздух носом, Грейвз убрал руки. Криденс выглядел ошеломлённым и даже слегка напуганным. Он шарил по лицу Грейвза глазами, не веря, не понимая, как сумел вогнать его в краску.

— Простите, сэр, я не хотел вас…

По нему читалось, как он пытается подобрать нужное слово, постепенно осознавая, что натворил. Не хотел вас обидеть? Но Грейвз не был обижен. Он напряжённо улыбался, и это было совсем не похоже на обиду. Не хотел вас сердить?.. Сердитым Грейвз тоже не был. Не хотел вас… смущать?.. Криденс тоже начал краснеть — догадался. Нашёл нужное слово.

— Помнишь, однажды, — хрипло сказал Грейвз, — я сказал, что часто думал о тебе, когда мы встречались?..

Криденс кивнул, не сводя с него глаз.

— Так вот, — Грейвз кашлянул, чтобы прочистить горло, — об этом я тоже думал.

Официант поставил перед ними тарелки, и Грейвз поднялся, воспользовавшись естественной паузой.

— Извини меня, Криденс, я отойду на минуту, — сказал он самым фальшивым и нейтральным тоном, на который сейчас был способен.

В туалетной комнате он открыл воду, наклонился над раковиной и плеснул холодной водой в лицо. Он чувствовал пальцами пылающую кожу. Кажется, никогда в своей жизни, даже в детстве, даже в юности, даже когда Гриндевальд выпытывал у него все эти подробности, он не испытывал такого обжигающего стыда. В зеркало на себя он не смотрел — не хотел видеть, до какой степени красным было лицо.

Открылась дверь, в туалетную комнату зашёл кто-то ещё. Грейвз не обернулся, следуя неписанному правилу ни с кем не заговаривать и ни с кем не встречаться взглядом в подобном месте. Вошедший встал у другой раковины, кончиками пальцев поправил зеркало в изящной старинной раме, висящее перед ним. Грейвз набрал воды в горсти и ещё раз плеснул в лицо, чувствуя некоторое облегчение от прикосновения прохлады к разгорячённой коже. Сквозь пальцы заметил светло-серый рукав пиджака господина Лихтенберга.

Что, неужели сейчас?.. Так быстро!.. Он даже не может подать знак Криденсу, попрощаться с ним!..

Ты уже попрощался, — напомнил внутренний голос. — Сегодня. Он справится. Он уже сильный.

Увидимся ли мы с тобой снова, мой мальчик?.. — обречённо подумал Грейвз.

Он вскинулся, изображая замешательство, когда Лихтенберг выбросил палочку из рукава и коснулся зеркала. Дёрнулся за своей к карману, но, конечно же, не успел. Стеклянная гладь вздрогнула, исказилась бесконечным зеленоватым коридором, теряющимся в темноте. Лихтенберг толкнул его в спину, и Грейвз провалился в зеркало.

Не страх, а любовь (Криден Бэрбоун)

Криденс сидел за столиком, не поднимая глаз. Из горки салата на тарелке на него смотрел ломтик сочного помидора. Криденс чувствовал с ним какое-то родство, потому что сейчас он наверняка был такой же красный. Ему было и стыдно, и весело, он кусал губы, но не мог перестать улыбаться.

Ляпнул, что в голову пришло — и, пожалуйста, вогнал Персиваля в краску. Криденсу хотелось глупо хихикать от смущения, но он держался, плотно сжимал губы. Когда Персиваль вернётся, надо будет, наверное, извиниться. Он крутил в пальцах нож и вилку, просто чтобы занять руки, и с нетерпением поглядывал на дверь туалетной комнаты. Вот сейчас Персиваль выйдет, и он ему скажет… скажет, что это была шутка. Если, конечно, Персиваль не будет на него злиться. Но с чего ему злиться? Криденс же не сказал ничего плохого, только правду — что всегда хотел, чтобы мистер Грейвз поскорее забрал его с собой. А тут такой чудесный способ, который им обоим точно понравился бы.

У Криденса горели щёки, он посматривал на дверь, сдерживая непроизвольные смешки, и ждал, ну когда же. Когда же!

Он никогда не думал, что в мире существует хоть что-то, способное смутить Персиваля. Это Персиваль всегда находил способ смутить Криденса — откровенные слова, горячие взгляды, от которых лицо загоралось огнём, и хотелось немедленно спрятать его у Персиваля на груди. Вот как сейчас.

Криденс был счастлив, смущён и обижен, но обида была какой-то дурашливой, не всерьёз. Хотелось поскорее дождаться его, чтобы спросить. Персиваль ведь хотел, чтобы Криденс приходил к нему с любыми вопросами. Вот он и придёт. Не здесь, не в ресторане, а когда они вернутся домой — придёт, отбросив стыдливость, и спросит. Один простой, отчаянный вопрос — почему?!.. Если вы хотели, если вы думали — почему вы молчали?.. Столько времени упущено!.. Я бы давно научился!..