– Не думаю, что они хотели меня испугать, скорее, утешить. Но каждый день, в каждом отделении мне говорили, что если захочу, я могу выбрать смерть… – Уджал объясняет, почему недавно покинул больницу в Нидерландах и вернулся к матери в Англию вместе с ребенком и женой-гол-ландкой.
Изучая лингвистику в университете, Уджал нашел работу
в нефтяной компании с офисом в Роттердаме. Будучи восхо-дящей звездой программы по обучению менеджеров, к 30 годам он стал руководителем отдела с многочисленными под-чиненными. Он женился на коллеге, отпраздновав прекрас-ную сикхскую свадьбу в британском городе, где вырос. Мо-лодожены представили друг другу свои семьи посреди мно-гообразия блюд национальной кухни, хорошей музыки и от-
личной вечеринки.
Их дочь Табита родилась 18 месяцев спустя. Будучи ребенком родителей разных национальностей, она росла билингвой – Уджал разговаривал с ней только на английском, а мама – на голландском. Когда Табите исполнился год, у Уджала начались проблемы со вздутием живота и работой
кишечника. Он решил обратиться к терапевту. Так начался
кошмар.
Терапевт нашел в кишечнике Уджала большую опухоль и
направил его на лечение. Медицинская страховка позволила
ему лечиться у лучших врачей. Они диагностировали сарко-му прямой кишки – очень редкий вид рака, который можно
вылечить полным удалением опухоли хирургическим путем, если она еще не дала метастазы. Прямую кишку, нижний отдел кишечника и мочевой пузырь Уджала удалили. Из части
кишечника сделали искусственный мочевой пузырь. На его
животе были закреплены два пакета, один из которых был
предназначен для мочи, другой – для кала. Ему повезло, что
он остался жив.
Но ненадолго. Разрез в нижней части живота так и не за-жил после операции. На одном из краев появилась рана, откуда сочился гной, издавая неприятный запах. Антибиотики
не работали. Затем Уджал заметил тот же гной на нижнем
белье – он каким-то образом истекал из маленькой трещины
в коже за мошонкой. Сканирование, операция. Врачи удалили опухоль величиной с винную пробку из его таза, он про-
шел курс лучевой терапии, чтобы убить все клетки опухоли.
Жидкость продолжала сочиться.
Однажды запах выделений изменился. Теперь они были с
примесью фекалий. Еще сканирование, еще операция. Нижняя часть кишечника Уджала сжалась в ответ на лучевую терапию и лопнула. Его тазовая полость была полна экскре-ментов, микробы проникли в кровоток, в животе была невы-носимая боль. Он потерял сознание в палате и проснулся в
отделении интенсивной терапии перед следующей операци-ей, теперь с третьим пакетом на животе, собирающим выделения из поврежденных кишок. Но жидкость продолжала
сочиться.
Через неделю после последней операции тихий и очень
добрый профессор хирургии сел рядом с кроватью Уджала
в отделении интенсивной терапии. Спросив Уджала, как тот
себя чувствует, он предложил говорить по-английски, если
так будет удобнее. Они продолжали на голландском, хотя
профессор объяснял медицинские термины на английском
языке. Он сказал Уджалу, что по итогам операции врачи очи-стили его таз и удалили поврежденную кишку, чтобы остановить утечку фекалий и микробов, но в тазовой области все
равно сохранялась опухоль, которая будет расти. На тот момент раковая опухоль была полой, как теннисный мяч, внутри нее росли микробы, откуда и появился гной. Время от
времени давление увеличивалось, и гной вытекал либо через разрез на животе, либо через кожу под мошонкой. Это
очень прискорбно, но дальнейшая операция не поможет. Все
ли ему понятно?
Уджал все понял. У него был неизлечимый рак. Но он был
жив, у него была дочь, которой нужен отец, и жена, которой
нужен муж. И ему нужно было возвращаться домой, чтобы
провести с ними столько времени, сколько получится. Профессор кивнул.
– Плохие новости в том, – сказал он, – что рак будет расти и создавать больше давления, болевых ощущений и гноя.
Гной будет иметь еще более неприятный запах, а кожа бо-леть. Разрезы в итоге будут повреждены и разойдутся. Все
ли понятно?
Уджалу было все понятно. Ему будет еще больнее, а запах
станет еще хуже. Это может начаться в любой момент. Чем
быстрее он попадет домой, тем лучше.
Профессор выглядел очень расстроенным, будто сам испытывал боль. Он очень осторожно сказал: