Как мы ориентируемся. Пространство и время без карт и GPS

Рубин считает, что устные предания появились как средство борьбы с ненадежностью человеческой памяти: нам легче запоминать сцены, а не абстрактное знание. Кроме того, эти предания используют еще одно преимущество нашего мозга: нам легче запоминать с помощью ритма и музыки. Вспомните, как мы учили алфавит в детстве – пели его. После некоторой тренировки устанавливается связь нот с буквами, и вспомнить их становится легче. То же самое можно сказать о других популярных детских стишках и песенках вроде «Лодочка, лодочка» (Row, Row, Row Your Boat) или «У Мэри был ягненок» (Mary Had a Little Lamb). Иногда бывает трудно отделить слова от мелодии, ведь в нашей памяти слова и музыка неразделимы. В григорианских хоралах музыку также использовали как мнемонический прием, призванный связать текст псалмов и мессы с мелодиями; по некоторым оценкам, в Средние века репертуар григорианских хоралов включал около 4 тысяч текстов. Рубин утверждал, что мы должны рассматривать память не с точки зрения здравого смысла, как абстрактные следы в сознании, а как социально направляемый ритм телодвижений и жестов, которые являются неотъемлемой частью передачи. В устных культурах ритм, используемый для запоминания песен и тех сведений, которые в них содержатся, существует «лишь при их исполнении, и исполняют их не только словами, но и движениями»[143].

Кумиром Рубина был Альберт Лорд, профессор литературы из Гарвардского университета, который в 1960 г. опубликовал книгу «Сказитель» (The Singer of Tales), канонический труд, посвященный устным традициям. Рубин, на протяжении многих лет приезжавший к Лорду, рассказывал мне: «Лорд даже не любит слово память. Эпическую поэму не запоминают. Ее поют».

Картография времени сновидений

Однажды утром я села в такси и поехала с сонной южной окраины Перта в аэропорт. Четыре часа спустя самолет доставил меня на берег Тиморского моря, в Дарвин, самый северный тропический город Австралии. Из иллюминатора открывался вид на запад, и большую часть пути мы летели над Западной пустыней, площадь которой немногим не доходит до полутора миллионов квадратных километров: в нее, помимо прочих, входят и пустыня Гибсона, и Большая Песчаная пустыня, и Большая пустыня Виктория. Один европейский исследователь назвал ее «бескрайней тоскливой пустошью»[144]. Мне она напоминала акварельные краски, пролитые на пергамент и опаленные пламенем пожара. Разноцветные участки земли – розовые, красные, бледно-желтые – как будто сплетались, завиваясь воронками вихря; по ним, полыми венами, пролегали русла древних рек; соленые озера, словно сжавшись в комок, переливались темным пурпуром и ослепительной белизной. Размер пустыни поражал воображение. Каждый раз, когда европейские колонисты попадали в Новый Свет, они свято верили в то, что открыли terra nullius, «ничейную землю», на которую тут же предъявляли права. В Австралии было то же самое. «И мы спросим: станет ли хоть один человек, наделенный толикой здравого смысла, утверждать, что этот огромный континент по замыслу Создателя должен оставаться бесплодной пустыней?» – задавала риторический вопрос газета Sydney Herald в 1838 г.[145] С высоты 10 тысяч метров Центральная Австралия и сегодня выглядит пустынной; тут нет ни городов, ни сельскохозяйственных угодий, свидетельствующих о том, что человек покорил пустыню. Но представление о terra nullius было ложным. Глазу чужака эта пустыня по-прежнему кажется бескрайней тоскливой пустошью, тогда как на самом деле Сновидение – люди из племени питьянтьятьяра в Центральной Австралии называют его «тьюкуррпа» – и тропы, оставленные в пустыне предками, отражают десятки тысяч лет непрерывного присутствия человека.

После Перта самолет повернул на северо-восток, к городу Микатарра, неподалеку от которого начинается скотопрогонный тракт Каннинга. Я подумала о том, как, должно быть, страдали аборигены-разведчики из отряда Каннинга, пытаясь не выдать расположение самых тайных мест из Сновидения: тракт все время петляет, хотя и прорезает землю с севера на юг. «Белый человек всегда хочет идти по прямой, – говорит Джавурьи Мервин Стрит, скотовод и художник, который живет в общине йийили в Западной пустыне, рядом с трассой. – В краях племени марту не бывает прямых линий. Ты не можешь идти прямо, если на пути встретится нечто особое. Тебе придется обойти. Тракт все время идет кругами, и я тут же думаю: наверное, здесь особое место и проводники дали понять, что его нужно обойти»[146]. Даже под непрестанной угрозой насилия проводники пытались защитить святость своей земли.