Как я был волком

– Да не могут они, – окрикнул его Карп. – Видишь: мордами вертят, глаза страдальческие, преданные, жалобные… То есть, и хотели бы, но не могут. Нет у них рук.

– У меня что, глаз нет?

– Не всегда верь глазам.

Пришлось им самим собирать хворост и сухой валежник, а потом крепить нам на спины большими вязанками. Еще по огромной вязанке привязали к жердям в виде волокуш на длинных ветвях-полозьях. Я мог помочь, но разговаривать запрещено, а лишний раз кнутом получить мне как-то не улыбалось.

Самцы заволновались. Ноздри расширились, принюхивавшиеся носы вздернулись. Я ничего не понимал. Ну, звук какой-то в леске. Далекий, едва слышный. Почему человолков это так взбудоражило?

– Ты слышал? – вскинулся Карп.

Надсмотрщики обратились во внимание.

– Смотри за этими, – бросил Зуй напарнику и, вынимая на ходу топор, унесся в чащу.

Некоторое время слышался только треск его проламывания сквозь густые заросли, затем все звуки исчезли. То ли Зуй остановился, то ли подбирался к источнику тревоги по всем правилам воинского искусства.

– А-а! – разнесся через минуту басовитый вопль боли.

Снова тишина.

Не выдержав, Карп стал вязать гусеницы между собой, используя кнут в качестве троса. Лицо нервно дергалось, взгляд скакал с веревок на дремучую зелень и обратно, пальцы путались.

Из леса появился Зуй. Карп остановился.

– Что там… Ты чего натворил, дружище?!

С топора, что висел за поясом напарника, капало красным. Шаги Зуя были напряжены, взгляд шальной.

– Все нормально. Я исполнил закон.

– Сам?! Тебя же за это…

– Он жив. – Зуй устало опустился на траву. – Справишься с этими в одиночку?

Его окаменевшее лицо указало на нас. Карп задумчиво опустился на землю рядом с товарищем.

– Потащишь того? Это же он, я правильно понял?

– Он. Его потащат.

– Смотри, пусть до суда доживет, иначе несдобровать.

– Привяжу, прокатится с ветерком.

– Лады.

Отвязанный Карпом кнут поднял отдыхавшие гусеницы в путь.

– Пшли, поганцы!

С немалым прицепом, боясь опрокинуться, мы поволокли топливо в сторону перегороженного озера. Солнце раскаленной задницей присело на вершину горы и потекло по ней расплавленной магмой. После разгрузки нас ждали ужин и сон, это понимали все. Двигались максимально быстро. Миновав свое временное жилище, мы потащили дрова дальше.

Самцы снова заволновались. Их носам стоило позавидовать. Причину всеобщего возбуждения я увидел через несколько минут. Яблочный сад вдоль дороги охраняли долинники с оружием, а на ветвях сидели наши самки.

Я выискивал взглядом Тому. Сердце замерло – ни на миг не забывалось об исчезновении пацанят. Кто знает, что творилось все эти дни в женской яме.

На одной из дальних яблонь мелькнул приветственный взмах руки. Мое дыхание возобновилось, пульс прекратил чахоточный приступ. Человолк никогда не сделает похожего жеста.

Дрова и хворост были разгружены на пустыре между озером и садом. Карп, успевавший управляться одновременно со всеми гусеницами, развернул нас:

– Ну, адские дети, идем баиньки.

Вереницы самцов снова просеменили мимо сада. Там тоже сворачивались работы. Долинники придумали самкам идеальное занятие: сбор высокорастущих фруктов. Сами так лазить не умели или не хотели, в общем, все были счастливы.

И я счастлив. Тома жива. Приближается ужин. Не жизнь, а сказка.

Навстречу медленно двигалась еще одна гусеница. Та самая, возглавляемая Мерилин. Вел ее Зуй. Когда разминулись, стал виден груз, который волокли самки. Обвязанный вокруг тела Шантей с проломленной головой.

Этой ночью я недосчитался еще одного мальчика.

Глава 3

Утро встретило сыростью и вонью.

– Дрыкан идет! – зашумели сверху надсмотрщики, вынимавшие нас по одному из каменного отверстия и привязывавшие к жердям.

– Говоруна заберу, – объявил показавшийся знакомым голос.

Когда подошла моя очередь, кнут Карпа отделил меня от остальных самцов. Итак, говорун – это я. Ангелом был, царевной был, человолком был… позвольте представиться: птица-говорун, отличается умом и сообразительностью.