Как я был волком

– Но как вспомнит – пусть скажет.

– Обязательно. – Юлиан вновь слегка повеселел.

Лес поредел. Мы шли без усилий, по твердой ровной земле. Тома что-то задорно напевала и танцующе подпрыгивала при ходьбе, в такт ритму весело раскачивая головой. Казалось, наши силы не расходовались, а прибывали. Тела воспаряли в блаженстве. Главными составными этого блаженства были свобода и счастье. Мы ни от кого не зависели. Впервые в жизни. У нас не было ничего – и ничего не было нужно.

Обедали вновь апельсинами. Когда те осточертели до оскомины, Тома кидалась ими в нас – сначала чищенными, но когда мы ответили, перешла на полноразмерные. Мы жалели девушку и продолжали чистить. Это повысило ее скорострельность. Тогда мы с Юлианом перестали заниматься ерундой и просто сминали в кулаках текущую соком массу перед тем, как запустить в Тому эти разляпистые блямбы. Хохот стоял на весь лес.

– Тише! – скомандовал я. – Не привлекайте внимания!

И тут же, не успев увернуться, получил тяжелым оранжевым шаром в глаз. Перед внутренним взором поплыли цветные круги. Мотнув головой, я ринулся на Тому. Сбежать она не успела и, опрокинутая на траву, сдержанно визжала, закусывая губы, пока мои руки яростно натирали ее брызжущей из-под пальцев мякотью. Подключился Юлиан. «Намылив» сверху донизу, мы подняли вырывавшуюся чрезмерно активную спутницу за руки-ноги и бросили в чавкнувшую лужу грязи, неуспевшую высохнуть с прошлого дождя.

– Ах, вы так?! – Тома вскочила, зачерпывая грязь, в нас полетела черная шрапнель.

Пришлось снова ловить и успокаивать, на этот раз полностью утопив в грязи.

Тома была счастлива. Три человека играли в детство, и это было чудесно. Не бушующие гормонами самка и два самца, а маленькие детки дурачились в свое удовольствие. Нашли прикольное занятие, чтобы убить время до нелюбимого тихого часа. Вроде еще вот-вот, и раздастся строгий голос воспитательницы, требуя прекратить баловство, не шуметь, успокоиться и отправляться каждому в свою постельку. Но. Несмотря ни на что, мы оставались взрослыми. Пусть взрослыми детьми, но прекрасно понимающими, что к чему. Оттого некоторые движения вызывали искрящие разряды. Руки отдергивались, ноги сжимались, глаза убегали в безопасное никуда.

Да, мы были большими, но в сердцах били барабаны, трубили трубы, а поднятые знамена вели в бой: за жизнь, за чувства, за дружбу. За веру в ближнего, который в нужный момент окажется рядом, чтобы вместе противостоять врагам и невзгодам. Эта уверенность друг в друге и в том, что ничего плохого произойти не может, позволяла расслабиться, играть и шалить, касаясь серьезного так, будто оно несерьезно.

Как здорово снова окунуться в детство. С головой, до поросячьего визга, издаваемого ребенком, сумевшим самостоятельно собрать железную дорогу – и она заработала! Паровозики побежали! Вагончики покатились! Уррра!!!

Вымазанная по уши и укатавшая в грязи нас, Тома вдруг выдала:

– Мальчики, а давайте останемся жить в лесу!

Я замер. Она тоже застыла, с тревогой глядя на нас. Точнее, на меня, как принимающего решения. Я тоже смотрел на нее. На нее всю, сознающую смысл сказанного созревшую девушку, сознательно выговорившую такое вслух. На глазастую подпрыгивавшую грудь, на пронзенный воронкой пупка животик, на лобастый треугольник под ним с кокетливой щеточкой темных прямых волосков, на стремительные легкие ноги и на горящие отчаянным огнем глаза над всем этим. Мы вместе столько всего пережили, что сроднились ближе некуда. Во времена Томиной бездвижимости я мыл ее, помогал с естественными нуждами, что свершались прямо на моих руках. Обоим приходилось смирять гордость и терпеть, поскольку выбора не было. Точнее, он был, но какой: бросить Тому с ее бедами? Это не выбор, это предательство.

Ежемесячно по нескольку дней подряд она гоняла меня из пещеры наружу за мхом, листьями или пучком травы, а покраснела только в первый раз, когда утром на спальном месте обнаружилась кровь. Потом я запретил ей краснеть, естественное не безобразно, личной вины в этом нет. У меня иногда тоже кое-что оставалось с утра на постели. Те самые гормоны, однако. С природой не поспоришь. Я тоже краснел. Тома делала вид, что ничего не замечает, хотя я видел, сколько раз ей хотелось поговорить об этом. И вот – дождались. Сюрприз так сюрприз. Или необдуманный каприз? Или на почве стресса у Томы крыша в круиз поехала?

Ставший немного странным взор Юлиана обратился на меня, парень понял, что спрашивают не его. Чего его спрашивать, если мнение можно прочитать не только на лбу.

– Мы и так живем в лесу, – расплывчато сказал я.

Имеющий уши да услышит.

Тома сжалась. После некоторой борьбы на лице растянулась улыбка:

– Тогда чего ждем? Вперед, навстречу приключениям!

Вытащив тело из лужи, она понеслась вперед. Грязная, но светлая. Чистая душой. Пусть остается такой как можно дольше, а я помогу.

Мы снова искали воду. Теперь в этом деле надежды возлагались на нового спутника: где не знал, там он чувствовал. Вернее, чуял. Говорящий зверь.

– Рр! То есть, тсс! – он приложил палец к губам.

Мы испуганно присели. Юлиан потянул носом.