Как я был номеном

Корябнуло по душе: «Будь моя воля». Это главная проблема. Никого здесь моя воля не интересует. Оттого и лежу на травке, невластный над собственным телом.

– У кого замок сломан? – вопросил строгий голос.

Снова отличилась Ярослава. В гордом одиночестве.

Нет. Медленно, багровея на глазах, к ней присоединилась… кажется, Софья – усредненно-никакая, похожая на всех, поступавшая как все. Человек без собственного мнения. Или это Анна, а не Софья? Не помню. Одна из них сейчас находилась где-то неподалеку, во тьме, в тройке выставленных часовых, в то время как вторая приподнятой рукой сообщала о себе прелюбопытнейшие подробности.

Зато Ефросинья не шелохнулась. Царевны вновь зашушукались. Я лежал. Ошалелый, придавленный, смирившийся, но никак не равнодушный к происходящему. Оно напрямую касалось меня. В первую очередь – рук и ног, очень касалось, в прямом смысле. И все свидетельствовало, что добром ночное мероприятие не кончится. Правда, злом его вроде бы тоже не назовешь. Скорее, чем-то… не посередине главных моральных понятий, как сразу представлялось, а равноудаленно от середины – как если линейку согнуть кольцом и соединить концы. Противоположности сольются в одну точку. Вот ее я и ожидал – взрывную, добро-злую, немыслимую.

– Времени прошло много, нынешнюю чистоту гарантирую, – выдала Ярослава необходимую формулу.

– И я! – присовокупила Анна-или-Софья, прячась за большой спиной Антонины.

Странно. В отличие от других стеснявшихся учениц она укрывалась не от моего противоположнополого взора, а от излишнего внимания подруг. Как же, видимо, допекли. Или как могут допечь, если сейчас такая реакция.

Ефросинья скудно вбросила:

– Я тем более.

Чуть опустив лицо, она прятала только взгляд. От всех. Но не от меня. На меня Ефросинья глядела исподлобья, как бы спрашивая: теперь-то понял, что я уже взрослая? Понял, от чего отказался в недавнем ночном тет-а-тете? И вообще – понял?

Опершись руками о мой живот, Варвара чуть приподнялась, поправила посадку для нашего взаимного удобства и резюмировала:

– Итак, каждая из нас в присутствии остальных подтверждает свою чистоту, зная, чем грозит ложь. Принято.

– Подожди, – вновь влезла Антонина. – Ты сама не ответила ни на один из вопросов. Как с чистотой у тебя?

– Ты в пещере со старшим заигрывала! – напомнили Варваре сразу с нескольких сторон. – А перед самым освобождением уединялась!

– Во-первых, если кто до сих пор не понял, я шла на это ради всех, искала способ вытащить нас любым способом. О том, что придет помощь, в то время никому в голову прийти не могло. Во-вторых, я ему сразу сказала, что если нет мужской накидки, то пусть даже не надеется. – Оправдываться Варвара не любила и сразу перешла на повышенные тона. – Поэтому чистоту гарантирую не меньше вас всех. Кстати, упомянутую вещицу я забрала, желающие смогут потом взглянуть.

– А до рыкцаря? – не унималась Антонина.

Судя по гулу, ее поддерживали многие. Живой свод надо мной зашатался, представленные в двух дюжинах красота и женственность заколыхались.

– А до рыкцаря, – Варвара грозно повысила голос и уперла руки в бока, – я проходила вместе с вами неоднократную проверку у врачевательницы.

Опа. Оказывается, останься я в школе еще некоторое время…

Мне стало очень нехорошо, где слову «хорошо» не место даже в плане отрицания. Словно с пляжа – в криосауну. Фантомные боли – о том, чего не случилось. Когда я был девочкой и избегал разоблачения в постели, в туалете, в купальне и на общих занятиях, о возможном врачебном осмотре даже не думалось. И лежал бы я сейчас не под приятной тяжестью бывших соучениц, а под другой тяжестью, где-то на кладбище. Нет, учитывая местный колорит – просто лежал, обгладываемый волками, и в моем новом состоянии мне было бы на них совершенно начхать. Мою дрожь Варвара ощутила бедрами, но отнесла к другим причинам.

– Ко мне вопросов нет? – обратилась она к царевнам. – Тогда есть к вам. Красные дни ни у кого не наступили?

– Неужели бы не подмотались.

Снова они о своем, о девичьем. Когда же закончится эта бесконечная ночь. Звезды заглядывали сквозь кучу собравшихся в плотное кольцо голов и смеялись надо мной, мужчиной, поверженным женщинами. Они висели на мне гроздьями: гладкие, гибкие, упругие…

Мягкие.

Волнующие.

Уф. Взбудораженные мысли искали и не находили пристанища. Кровь забыла о гравитации. Как бы я хотел отвлечься, но, закрыв глаза, чувствовал… короче, чувствовал. Открыв – видел. Мне не оставили ни единого шанса забыться или запереться в башне сознания. Башня взята штурмом, ворота выломаны, гарнизон взят в плен.

– Все-таки, наш Чапа – герой. Он такой терпеливый, – придавило меня, как упавшим балконом, комплиментом из уст Кристины.