Что касается меня – двадцать два года, наказана и отпущена на волю, без матери, заклейменная виной, в объятиях гениального мужчины, удовлетворенная и счастливая, – я скрипач Джонс, живущий сегодняшним днем и не сожалеющий о том.
Глава 27
Он приготовил яичницу из четырех яиц и извинился, что другой еды в доме нет. Имелся, правда, острый соус, на донышке. Еще петрушка – ею он украсил тарелки.
– Не извиняйтесь, – попросила Харриет. – Вы никого не ждали, а я не рассчитывала, что меня накормят.
– Уже вечер. Вы наверняка проголодались.
Она посмотрела на часы:
– Восемь, ну и ну. Это мне следует извиняться.
Но делать этого она не стала. А принялась есть, с удовольствием, – эта женщина любила поесть, и когда он сказал, что любит готовить, она тут же поймала его на слове.
– Мужчина, талантливый во всем, – сказала она и сунула в рот веточку петрушки.
– Не во всем, – возразил он. – Кое в чем.
– Фрэнк, мне нравится ваш юмор, нравится, что его надо искать, – сказала она после паузы.
– Надеюсь, не слишком глубоко.
Он убрал тарелки, его тело гудело, отзываясь на сияние этой женщины в его доме. Ему не следовало извиняться – у Лоррейн его извинения всегда вызывали раздражение. «Господи, Фрэнк, такое впечатление, что ты извиняешься за то, что ты есть». Десятилетиями он во всем, что делал, чувствовал привкус неуверенности, ошибочности, но Харриет, похоже, принимала его добрые намерения. Или, если точнее, она принимала его намерения как добрые.
– Я не планировала так долго изливать вам душу, – сказала она.
– Ничего. – Он не возражал. – Сожалею, что вы потеряли эту работу.
– Целый день переживала. А потом отважилась явиться сюда.
– Харриет, я рад.
Вечер, похоже, заканчивался. К ужину полагалось предложить вина, и они бы сейчас сидели, потягивая по второму бокалу. «Не уходи, – думал он, – пожалуйста, не уходи».
– Может, в гостиной будет удобнее? – предложил он, уверенный в обратном: монументальная мебель, полированные деревянные полы – все, как хотела Лоррейн.
К его удивлению, она согласилась, вплыла в гостиную и села на диван с подголовниками. На этой штуковине могло разместиться семейство слонов. Он сел рядом, но не очень близко.
– Мои подопечные решат, что я их бросила, да еще и не предупредив. – Харриет вздохнула и поерзала, усаживаясь на диване поглубже. – Ну какой волонтер мог бы так поступить?
– Думаю, такое не редкость, – сказал он. – Ведь работа не из легких.
– Вообще-то ничего сложного. Девочкой я проводила время со стариками и жила будто сразу в двух столетиях. А сейчас уже и в третьем. – Она сплела пальцы, потом разжала, и он опять пожалел, что не подумал о вине. – Я поздно занялась преподаванием и была не из тех, кто полагался на удачу. Не было у меня этой нынешней современной легкости.
Он, однако, считал, что она вполне современная, а ее естественность куда приятнее глазу, чем стильное унылое уродство обстановки, которая ему никогда не нравилась. На фоне этой женщины комната выглядела убогой.
– Так вот, – продолжала она, – с ними легко. Даже если от книги камня на камне не оставляют, они полны энтузиазма. Надо, наверное, сказать «были полны». – Она вытерла глаза. – И все, что мне надо было делать, это вовремя приходить. Они больше ничего от меня не ожидали. А на это способен даже худший учитель на свете.
– Уж очень вы себя недооцениваете, – сказал Фрэнк.
Ему ужасно хотелось взять ее за руку.
– Ах, нет, это не так. И в результате меня выкинули, как изъеденную молью шубу.
– Тюрьма много потеряла.
– Флиндерс – мелкий злопамятный тролль. Лишил их этих двух часов удовольствия. Есть такие люди, Фрэнк. Они устраиваются на работу в исправительные учреждения, но думают они не об исправлении, а исключительно о наказании. – Она вдруг резко выпрямилась: – Фрэнк, а что, если они не станут искать мне замену? Что, если я ушла, не попрощавшись с ними, а после меня никто не появится?
Взволнованная, расстроенная, она даже в горе своем вся так и лучилась. Никогда еще он не имел дела с женщиной, которая с такой щедростью наполняла каждое мгновение.
– Знаете что? – сжав кулак, вдруг сказала она. – Вот бы ворваться туда и вмазать мистеру Фигиндерсу по его холеной розовой морде.
– Нет уж, бить буду я, – сказал он. – А вы его подержите.
Она растерянно уставилась на него, решив, что Фрэнк говорит серьезно, а он внезапно понял, что ради этой женщины и в самом деле готов превратить того типа в отбивную, да что там, он бы его в клочья порвал.
И тут Харриет рассмеялась звонким журчащим смехом, который всколыхнул сонный дом, Фрэнк присоединился к ней, и это было так естественно и знакомо, все его тело откликнулось, точно Фрэнк знал Харриет в прошлой своей жизни и слышал этот ее смех. Он в такое не верил, но вдруг верила она?
– Харриет, как насчет вина?
– Ой, господи, да.
– Я раньше не предложил, думал, что, может, э-э, неуместно в этом случае.
– Я не знаю такого случая, пусть даже похороны, ядерный саммит или родительское собрание, когда было бы неуместно хорошее красное вино.