Она отложила листок, внезапно смутившись:
– Все.
– Молодчина! – засмеялась Шейна.
– Это же сплошной секс, Буки, – сказала Бритти.
– Кто бы мог подумать, что вы на такое способны! – добавила Джасинта.
– По-моему, этот стих про Лу, – решила Мариэль.
– Это про Лу? – требовательно спросила Дороти.
– Не знаю, – ответила Харриет. – Просто пришло в голову.
Лу обладал сотней прекрасных качеств, но его голос отнюдь не звучал как виолончель. Лу был трубой.
– Можно теперь я? – спросила Эйми. – У меня про ребеночка.
– Хватит уже про гребаного ребеночка, – пробормотала Дона-Лин.
– Эй, – одернула ее Дженни Большая.
– Мы договорились, что разрешаем друг другу выбирать любую тему, – напомнила Харриет.
– Возьмем, к примеру, тебя, Дженни Большая, – взволнованно сказала Дона-Лин. – Надоело уже слушать о твоей знаменитой вонючей собаке, которая и сдохла-то только потому, что ты сожгла ее вместе с домом!
– Фильтруй базар, – раздался голос Истукана, и все вздрогнули.
Как он вошел и когда?
Дона-Лин вскочила:
– Сам фильтруй, скотина.
Все произошло в секунду: какое-то движение, грохот отброшенного стула, шея Доны-Лин в захвате надзирателя, женщины дружно кидаются в сторону, беспомощные крики Харриет «Пожалуйста, ну пожалуйста!», возникший второй надзиратель, визгливая ругань, что-то рычит, ощерясь, Дона-Лин, которую надзиратель тащит за дверь и дальше по коридору, в сторону Аквариума.
Через пару минут все, тяжело дыша, снова сидели за столом. Кроме Харриет, которая все не могла успокоиться, кровь стучала в пальцах рук и ног.
– Карцер, как пить дать, – сказала Мариэль.
Харриет пыталась не выдать своего состояния. Все произошло очень быстро. И как-то обыденно. И ее подопечные сидят совершенно спокойные. Вся их реакция свелась к тому, что они отскочили в сторону. Даже не удивились.
– Вы как, Буки, в порядке? – спросила Киттен.
– Да-да, конечно. – Харриет осознала, что то и дело нервно сглатывает.
– Слушание у нее отменили, – объяснила Джасинта. – Новый адвокат напортачил.
– К тому же жена ее бывшего только что родила двойню, – сказала Дженни Большая. – А она эту шалаву еще со старшей школы знает.
– Вот зачем она так надеялась? – спросила Мариэль. – Ведь понимала же, не примет он ее назад.
– Отстой, – вздохнула Рене.
– Еще какой, – согласилась Бритти.
Тут вернулся Истукан, многозначительно позвякивая ключами.
– Хватит на сегодня, девчонки, – объявил он.
Харриет взглянула на часы. Оставалось не больше десяти минут, спорить не стоило. Если честно, она была слишком взволнована, чтобы спорить. Встав у двери и стараясь держаться спокойно, она раздавала выходящим из комнаты женщинам экземпляры книги Майи Энджелоу. Она забыла собрать ручки, но кто-то – наверное, Киттен – сложил их в аккуратный рядок, все с надетыми колпачками, смотрят в одну сторону. Были минуты в Книжном клубе – видимо, следует его теперь называть Писательским клубом, – когда Харриет хотелось сбежать во второй Проход, отыскать пустую камеру и рыдать там.
Под непроницаемым взглядом Истукана она сложила все в сумку для книг. Подняв голову, Харриет увидела, что он смотрит на ее туфли и ухмыляется.
Наверняка слышал, как она читала свое стихотворение!
Обычно Харриет не краснела, но сейчас лицо у нее горело. Она ощущала себя раздетой, беззащитной перед внешним миром, беспомощной, ее личную жизнь будто выставили на всеобщее обозрение. И женщины чувствуют это здесь не иногда, а постоянно. Она протиснулась мимо надзирателя и поспешила по коридору к выходу, где ее ожидал мистер Флиндерс.
– Досмотр!
Он цапнул сумку и шмякнул на стол. Харриет наблюдала, как он роется в ее скарбе, костлявые пальцы пересчитывают ручки, листают книжки Йейтса и Энджелоу. Он даже прощупал швы сумки. Такому досмотру после занятий ее никогда не подвергали, даже после самой первой встречи клуба, более полутора лет назад.
– Похоже, чисто, – буркнул он.
– Конечно, чисто.
Он протянул руку – она отшатнулась – и нажал на звонок, чтобы открыли дверь. После бесконечного ожидания послышался металлический скрежет отпираемого замка – звук, к которому она так и не смогла привыкнуть. Не спуская глаз с сумки, мистер Флиндерс открыл дверь.
Вырвавшись на воздух, Харриет почти бегом устремилась к своей машине, какое-то время она сидела, пытаясь отделаться от мерзкой до дурноты сцены, стоявшей перед глазами, – как уволакивают Дону-Лин. Вот бы ворваться туда и высказать мистеру Флиндерсу или кому-нибудь еще все, что она думает: они не способны понять горе, даже если оно прямо перед ними. А вот ее подопечные понимают, не огрызаются на слова Доны-Лин, не велят ей заткнуться к чертовой матери – даже Дженни Большая и Эйми, на которых та окрысилась. Они хорошо знают, каково это – оказаться в шкуре Доны-Лин.