– Хм, это как-то слишком уж… поспешно, – сказала Харриет, но ее убежденность слабела с каждым словом.
Фрэнк еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Много лет он был один, теперь он это знал. Две чудесные женщины и эта поразительная птица снимали – нет, срывали – крышку с его одиночества. Прямо сейчас, в эту самую минуту. Иногда – нечасто – мы понимаем: вот он, тот самый момент. И Фрэнк понимал: вот он, его момент.
– Только ему надо каждый день видеть меня, – сказала Вайолет. – Привычный для него уклад нарушится, и я буду нужна ему, ну, как якорь. – Она все еще плакала.
– Согласен, – сказал Фрэнк. Совершенно искренне сказал. Если не считать чокнутого спаниеля от собаковода Лоррейн, у него никогда не было питомца.
– За ужином составим план, – смягчаясь, сказала Харриет. – Кстати, мы с Фрэнком провели полдня за готовкой вкуснейшей паэльи, а сейчас тебе, Вайолет, больше всего нужно поесть горячего в компании людей, которые о тебе заботятся.
Олли спрыгнул к Вайолет на колени и залез под куртку – потрепанную джинсу с заклепками. Харриет осторожно, чтобы не потревожить птицу, помогла Вайолет выбраться из машины, Фрэнк взял пакеты с игрушками и птичьим кормом. Шагая за женщинами по дорожке, он ощущал безмерную благодарность – его жизнь наполнилась смыслом, и все эти чудесные создания отныне вверены его заботам. Он – глава семьи.
Кристи придется смириться. Как отец он ей поможет.
Внезапно Харриет оглянулась и рассмеялась:
– Господи, Фрэнк, ведь это кража? – Ее лицо совершенно по-детски светилось. – Мы что, совершили кражу?
Он знал, что за ужином она придумает сотню причин вернуть Олли, – в конце концов, Харриет всегда верна себе, – но в эту минуту она была сплошное озорство. Если бы не Вайолет с ее разбитым сердцем, он бы признался в любви прямо сейчас.
Освещенное крыльцо было засыпано первыми в этом сезоне опавшими листьями.
– Фух, пронесло! – из-под куртки Вайолет пробормотал Олли, и все, даже Вайолет, рассмеялись.
Фрэнк не мог припомнить, чтобы когда-либо, хотя бы раз в жизни, чувствовал себя настолько в своей тарелке.
Когда они вошли в дом, Олли высунул голову за ворот куртки Вайолет, вскарабкался на ее плечо, прыгнул к Фрэнку и проворно забрался ему под куртку, где и устроился, теплый и тихий.
– Он уже полюбил вас, Фрэнк, – сказала Вайолет. – Да и как иначе.
И снова он подумал о той женщине, чужой маме, что завернула краснохвостого попугая с зелеными щечками в полотенце. Ну да, как же, миссис Флинн ее звали. Маленький Фрэнки ходил за ней хвостом все лето, его мать тогда опять захворала, и от него требовалось лишь одно – сделаться незаметным. Миссис Флинн стала ему воображаемой матерью, мистер Флинн – воображаемым отцом, а их пятеро дочерей – воображаемыми сестрами. Клара, Синди, Кэти, Крисси, Клэр. Они тогда стали для него нечаянным спасением, и хотя их лиц он уже не помнил, имена остались с ним навсегда.
– Ой, а как же кот? – спохватилась Харриет. – Чуть про него не забыла.
Вайолет включила свет в прихожей.
– По-моему, с котами Олли еще не знаком.
Теплый Олли не шевелился под курткой Фрэнка – возможно, заснул. Теперь Фрэнку вспомнилась новорожденная Кристи, как в те дни он ходил, охваченный восторгом и признательностью за то, что каким-то непостижимым образом в этом крошечном создании бьется его жизнь. Сейчас он ощущал то же самое.
– Пойду Тэбси позову, – сказала Харриет. – Держите птицу.
Сделав пару шагов, она вдруг резко остановилась. Фрэнк тоже почувствовал: что-то не так. Харриет подняла руку, словно пробуя воздух, и Фрэнк уловил какую-то затхлость, душок чего-то болотистого, органического, которому не место в идеально чистых комнатах Харриет.
– Здесь кто-то есть… – прошептала Харриет.
Фрэнк сделал женщинам знак не двигаться, а сам осторожно, напрягая все органы чувств, прокрался через прихожую и короткий коридорчик и заглянул в тишину гостиной.
Там была женщина. Освещенная лампой, она сидела в кресле Лу и смотрела прямо на Фрэнка. При его появлении она несколько раз моргнула, но ничего не сказала. Немытые редкие волосы свисали безжизненно, как поникшая трава. Слишком длинная рубашка болталась на ней, с отворотов потемневших от влаги штанов на грязные кроссовки капала вода. Руки женщины лежали на спине кота, мирно дремавшего у нее на коленях.
Харриет вслед за Фрэнком шагнула в комнату:
– Что здесь?..
Женщина подняла руку:
– Привет, Буки. Дров-то я наломала по-крупному.
Глава 30
Вот что первым делом пришло Харриет в голову – стихотворение Доны-Лин, в котором поминались клыки и когти, а затем ее схватка с охранниками и как она брыкалась, когда ее выволакивали из комнаты.
Но существо, сидящее в кресле Лу, выглядело безмерно измотанным. Ни клыков, ни когтей. Одежда вывернута наизнанку, влажная, грязная. Руки сильно исцарапаны, местами содрана кожа.