Как читать книги

– Ты напишешь рекомендательное письмо. – Я стараюсь придать голосу резкость и холодность, хотя ничего такого не чувствую. – Я способная, инициативная и надежная. Мне можно доверять. У меня есть склонности. Тебе очень жаль меня терять.

– Да, мне очень жаль тебя терять. – Он приближается. – Не надо мне этого говорить.

– Ты выплатишь мне месячное выходное пособие. А также сверхурочные за часы, записанные в журнале приемной, ты не будешь пытаться связаться со мной, никогда.

– Пожалуйста, моя фиалка.

– Я тебе не принадлежу. – Я судорожно выдыхаю. – Ты, Миша, выполнишь все это, а я, в свою очередь, не скажу ничего о непрофессиональном, эгоистичном и бесчеловечном поведении, которое мы оба позволяли себе под носом у твоей весьма беременной жены.

Я слышу его дыхание, но он больше не приближается.

– Обещай, что выполнишь все это, Миша.

– Вайолет…

– Я вас слушаю, доктор Петров.

– Я все выполню, – после небольшой паузы говорит он.

Потом он открывает дверь – какая галантность – и церемонно пропускает меня. Я спускаюсь по лестнице в последний раз, торопливо прохожу по длинному коридору первого этажа в последний раз, толкаю тяжелые двойные двери в последний раз, оказываюсь на улице, среди свежего сумеречного вечера, и на непредусмотренном для парковки месте в машине с заведенным мотором меня ждут Харриет и Фрэнк.

Усевшись на заднее сиденье, я понимаю, что заключительный подарок мне от Миши – возможность отказать ему.

– Давите на газ, – говорю я, закрывая дверь.

Фрэнк и Харриет поворачиваются ко мне, лица у них добрые.

– Батюшки, подумать только! – верещит Олли, и я распахиваю куртку, чтобы показать им его.

Глава 29

Фрэнк

До этого Фрэнк видел попугая всего один раз, в детстве. Краснохвостый попугай с зелеными щечками, маленький и разноцветный, сидел на нижней ветке тополя, росшего у соседей во дворе, а ватага ребятишек пыталась подманить его: «Цып-цып-цып, иди сюда, иди сюда». В то время все его звали Фрэнки и было ему десять лет. Он положил велосипед, посмотрел вверх, и птица вдруг слетела ему на плечо, от коготков остались дырочки на рубашке, которые он заметил только вечером.

Он уже несколько десятилетий не вспоминал об этом давнем случае, но вот сейчас та сцена всплыла в памяти – после того как скрипучий, шершавый, точно наждак, голос произнес: «Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю». Пока птица не проговорила эти слова ему в ухо, он не понимал, до чего стосковался по любви. Тогда, в детстве, одна из местных мамаш завернула птицу в полотенце, а что было дальше, улетучилось из памяти.

Где-то на кромке воспоминания он услышал голос Харриет:

– Вайолет, мы должны его вернуть, прямо сейчас.

Конечно, птицу следовало вернуть. Но Фрэнк продолжал ехать, потому что попугай полюбил его. Сидел, прижавшись к его шее, и был поразительно теплым. И вроде даже урчал. Ведь это так называется?

– Не могу. – Вайолет шмыгнула. – Я нужна ему.

– Но ты можешь снова оказаться в тюрьме, – сказала Харриет. – Птица принадлежит университету.

– Олли университету не принадлежит, – возразила Вайолет, – он принадлежит Мише, а тот не станет меня преследовать, иначе все узнают, какой он врун, вероломный изменщик, жалкий мошенник, малодушный и никчемный человек.

Фрэнк посмотрел в зеркало заднего вида. По щекам девушки текли слезы.

– Вот тебе и на, милая моя, – тихо сказал он.

Харриет положила ладонь на его руку, он повернулся к ней. Темнело уже по-осеннему быстро, и ему нравилось смотреть на Харриет в сумерках.

– Мы должны его вернуть, – прошептала она.

Слово «мы» наполнило его радостью. Он проскочил на желтый свет, чувствуя себя почти как избранник Божий – при деле и безумно влюблен. Вот именно так, наверное, чувствовала себя Вайолет перед столкновением.

– О господи, – сказала Харриет, но тон ее выдал.

Она старалась казаться непреклонной сторонницей правил – он это услышал отчетливо, – однако в голосе, будто она оказалась на перепутье, сквозило безрассудство. Харриет обернулась:

– Вайолет, как ты собираешься за ним ухаживать?

– У меня склонность, – громко и отчетливо произнесла девушка.

Вайолет убита горем, но не сломлена, и он это видел. Ему нравилось, что ее не сломить, он понял это, как только увидел в зале суда, там она была сгустком раскаяния и решительности. Целыми днями он наблюдал за ней, она его интересовала, как и ошибка, которую совершила, – полюбила кого-то, отдала ему всю себя, а взамен получила предательство. В этой потерпевшей крушение девчонке, так стойко принявшей выпавшее на ее долю, он видел себя.

– Ты сама говорила, что попугаи требуют внимания, – продолжала Харриет. – Ты найдешь новую работу, обязательно найдешь, еще лучше прежней, попомни мои слова. Ты будешь уходить на целый день и не сможешь о нем заботиться. Правда ведь, Фрэнк? Ты согласен?

Неожиданно Харриет взъерошила перья на птичьей голове и издала воркующий звук – совсем недавно что-то похожее она адресовала Фрэнку.

– Я возьму его, – к собственному удивлению, заявил Фрэнк, на скорости сворачивая к дому Харриет. – Олли может жить у меня.