Как читать книги

Он задирает рукава лабораторного халата, обнажая бледные запястья.

– Вайолет, что я должен делать?

– Я бы хотела, чтобы ты поприветствовал моих друзей и познакомил их с птицами.

Он хочет отказаться. Я это вижу. Окидывает меня взглядом, подбородок опущен на сжатые кулаки, локти упираются в стол. Сейчас пять тридцать, у него выдался напряженный день, не говоря уже о нашей послеобеденной интерлюдии.

– Потом мы собираемся поужинать у Харриет.

Я раздумываю, не позвать ли Мишу, но его тревожный взгляд останавливает меня.

– Пожалуйста, просто поздоровайся, Миша. Покажи что-нибудь.

– Да, да, – бормочет он. – Конечно, как ты захочешь.

И он, как это часто бывает, тут же переключается на другой тон. Он словно встряхивает себя и перемещает в другое место – туда, где его жду я. Разжимает кулаки, слегка хлопает ладонями по столу, как бы говоря «да, да».

– Я буду любезным и обаятельным. – Встает, подходит ко мне, целует долгим поцелуем. – Все что попросишь, моя фиалка.

Что можно сравнить с объятиями любимого? Когда счастлива и чувствуешь себя защищенной? Когда чувствуешь себя окутанной заботой? Ничто с этим не сравнится. В объятиях любимого ты становишься глухой, слепой и глупой.

– Сиротка моя, – крепко обнимая меня, говорит он. – Прости. Моя сладкая, мое сердечко, моя умничка. – Он такой теплый, почти как птицы. Я люблю закутаться в него. – Бедные маленькие птички, – бормочет он, – две сиротки.

– Бедные маленькие птички, – повторяю я, – две сиротки.

– Крепче, – шепчет он, и я сильнее обнимаю его за талию, греясь в его тепле столько, сколько он захочет, утешая и принимая утешение. Другими словами, я ощущаю себя и Мишиной мамой, и Мишиным дитя, и разве можно сомневаться, когда он говорит о любви?

Когда приходят Фрэнк и Харриет, я регистрирую их в журнале посетителей и гордо показываю приемную, свой кабинет и даже раздевалку. Что касается их, оба просто сияют. Я стою, греясь в этом сиянии.

– Добрый вечер, – появляясь из святилища, говорит Миша и придерживает для гостей дверь. – Добро пожаловать, друзья Вайолет.

Покончив с представлениями, Миша ведет нас в Птичью гостиную, где Джамал моет посуду после птичьего ужина. Миша отправляет его на перерыв.

– Часа будет достаточно, – говорю я вслед.

– Пятнадцать минут, – говорит Миша, и Джамал уходит.

Взяв Шарлотту и ковбоев, мы направляемся в Комнату для наблюдений.

– Можно Олли тоже? – прошу я.

Миша разводит руками – сама любезность и обаяние. И Олли мы тоже берем.

– Ах, как это увлекательно, – оглядывая комнату, замечает Харриет, пока я готовлю стол.

– А этому надо баллотироваться на какую-нибудь должность, – хмыкает Фрэнк, которого уже успел очаровать Олли. Наш старичок торопливо взобрался по рубашке Фрэнка, пуговица за пуговицей, до самого плеча, где теперь и стоит, точно капитан морского судна, высматривающий китов.

– Олли обожает людей, – говорю я. – Правда, малыш?

– Бада бинг, бада бум! – отзывается Олли, и все смеются, кроме Миши, который, как строгий учитель, не желает поощрять вечно паясничающего ученика.

Харриет держится от птиц на расстоянии.

– Они могут клюнуть? – интересуется она.

– Только тех, кто заслужил, – отвечаю я. – Но вы не заслужили.

– Я никогда раньше не встречалась с попугаями, – говорит она. – Лично не встречалась.

– Оливер – не пример для подражания, – указывает ей Миша. – Он у нас объект благотворительности.

– Он душечка, вот кто, – говорю я всем вместе и каждому в отдельности. – К тому же отличный танцор.

Миша поглядывает на меня угрожающе – мы с ним многократно обсуждали, как называть птиц, не говоря уже о том, сколько времени Олли проводит в Комнате для наблюдений. Но сейчас он отдает инициативу мне, понимая, что я хочу произвести впечатление на Фрэнка и Харриет. Я дарю ему кокетливую улыбку: «Милый, я тебя за это отблагодарю», но вообще, наверное, пора уже рассказать ему о маме. Мы оба сиротки, бедные маленькие птички, и я жду не дождусь, чтобы разделить с ним не только любовь, но и грусть.

– У Олли есть талант, – говорю я Фрэнку и Харриет.

Я решаю, что начнем мы с него и постепенно дойдем до Шарлотты, которая потрясет их воображение. Я пересаживаю Олли на стол для сеансов, где он со мной поет «В саду», полностью, всего с несколькими подсказками.

Фрэнк и Харриет энергично хлопают, они удивлены и восхищены. Олли кланяется, как я его учила. Миша неодобрительно пыхтит – здесь у нас не цирк и все такое, – но, честное слово, это же просто прелесть. В исследованиях Олли не участвует, так почему бы не позволить ему побыть домашним любимцем и насладиться этим? Я даю Харриет грецкий орех, который она чрезвычайно осторожно предлагает Олли.

– Ням-ням, – говорит Олли. – Ням-ням.

– Боже мой, – воркует Харриет, – какой он милый.

Вот почему Миша ненавидит, когда приходят посетители. И терпит сейчас из-за меня.

Для меня.

– Олли, я о тебе наслышана, – говорит Харриет и, сдаваясь, проводит пальцем по его спинке. Перед ним не устоять.