Каюсь. Том 1

До вокзала добралась без приключений. Правда, замерзла жутко. Сообщив об этом Олегу, устроилась в зале ожидания и начала ждать, гадая, кто же меня вытащит из этой заварушки. Ждала чего угодно, но не того, что в семь часов утра в зал ожидания, словно тайфун, ворвется Гладышев собственной персоной. Я едва не завизжала от радости, увидев его, и сразу же бросилась к моему любимому. Меня даже не смущало то, что вид у него был, как у маньяка, жаждущего крови: брови нахмурены, челюсти сжатые, а взгляд того и гляди убьет. Мне на все стало наплевать, стоило только прижаться к его груди, вдохнуть родной запах. Я как наркоман мгновенно поплыла.

–Олеженька… – только и смогла выдохнуть, чувствуя, как колючий ком встает в горле.

–Только попробуй зареветь!– наказал он строго, и с шумом выдохнув, словно вместе с этим воздухом вытолкнул из себя раздражение и волнение. А после обнял меня и поцеловал в макушку. А я, конечно же, заревела. И не столько потому, что теперь все закончилось, и я в безопасности. Нет. Я ревела, потому что он приехал, сорвался по первому моему зову, бросив своих родных. Могут ли еще быть какие-то сомнения в его чувствах ко мне? Мои окончательно испарились, когда он прошептал. – Бедовая ты у меня, Янка, бедовая. Когда же ты мозгами начнешь пользоваться?

–Не знаю. Я только сердцем умею, – шепчу в ответ, вытирая слезы.

–Ладно, пошли отсюда, сердечная ты моя, – ведет он меня к машине.

Когда мы сели, Олег со стоном откинулся на спинку сидения и, закрыв глаза, несколько минут сидел, не двигаясь. Мне стало стыдно. Вторую ночь он из-за меня мотается, можно сказать, по всей России.

–Олеж, ты очень устал, да? Прости, пожалуйста. Я…– начала было, но он жестом заставил меня молчать.

–Ян, я всю ночь в дороге и прошлую не спал, так что давай без твоих излияний обойдемся. Сейчас я хочу поесть и поспать, и именно в таком порядке, а потом уже тебя наблюдать в коленопреклонённой, – отмахнулся он.

Мне же стало смешно. Гладышев такой Гладышев. В коленопреклонённой наблюдать он будет. Но поскольку вид у Олега был крайне уставший, то язвить я не стала.

– Тогда по шаурме?– все же нервно хохотнула, понимая, что шутить сейчас – тоже не самая лучшая идея. Но последовавший ответ удивляет. Видимо, Гладышев действительно на пределе.

–Мне по хер по чему, главное, чтоб не травануться.

–Я вообще –то пошутила, – заметила со смешком.

–А я вообще-то есть хочу. Говори, куда ехать, –раздраженно бросил он. Я не стала злить его еще больше, и назвав адрес, стала тихонько наблюдать за своим любимым мужчиной. В последние недели мы виделись все время какими-то набегами и как бы между прочим. И вот только сейчас я поняла, как истосковалась по его улыбке, его взгляду, его губам и объятиям. Тянусь к нему, чтобы пригладить взъерошенные волосы, но он резко отворачивается, сжав челюсти.

От этой какой-то брезгливости становится не по себе, и я вновь не думая, спрашиваю, не скрывая горечи:

–Так и будешь шарахаться от меня, словно я прокаженная?

–Я, по-моему, достаточно ясно выразился – все разговоры ПОТОМ! – процедил он.

–Да не могу я ждать эти твои потом!– вспылила я.

–А ты учись, может, начнешь головой думать прежде, чем что-то сделать.

Я не стала ничего отвечать, отвернулась к окну и стала учится ждать долбанное «потом». А ждать пришлось долго. Сначала мы заехали позавтракать, после купили мне телефон и, наконец, сняли номер в гостинице. Как только вошли в него, Гладышев сразу же лег и уснул, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Мне оставалось только диву даваться, как у него так получается, словно на кнопку бацнул и вырубился. У меня же, несмотря на вторую бессонную ночь, сна не было ни в одном глазу, все внутри кипело от переизбытка разнообразных эмоций.

Последующие несколько часов я нарезала круги по комнате, потом позвонила тете Кати, чтобы она выяснила у бабушки, в каком санатории мама. А потом сидела и охраняла сон моего Зануды, вглядываясь с нежностью в столь любимое лицо, хотя и так каждую черточку помнила наизусть. Проснулся Гладышев уже под вечер и то, потому что у него зазвонил телефон.

И когда он ответил на звонок, я открыла для себя особенную ипостась этого мужчины. Я увидела его в роли отца, и настолько меня поразило его преображение, что внутри заболело от тоски и какой-то дикой зависти. Ибо больше всего на свете я хотела, чтобы он так же смягчался, стоило ему услышать мой голос, так же загорались его глаза нежностью и заботой, так же расцветала на губах улыбка, просто потому что я его радость, его сокровище – все, чем он живет и дышит.