Каирский дебют. Записки из синей тетради

– Врачи считают, что от шоколада можно пополнеть.

Он только снисходительно усмехнулся: это все глупости. Полнеют от сладких коврижек и тортов, но никак не от шоколада. А, кроме того, многим нравятся пышные женщины…

Она просияла.

– Правда? А я ведь и сама довольно пышненькая, – и она обласкала майора взглядом.

Тот сделал вид, что не расслышал.

– Ой, ну, что же мы сидим! – воскликнула она. – Мы непременно прямо сейчас должны выпить! За моего героического спасителя! Если бы не вы, я уже лежала бы растерзанная и мертвая на камнях в том тупике…

Глаза у нее на миг расширились от ужаса, но тут же снова сузились, и она засмеялась переливчатым смехом.

– Выпьем за вас! – воскликнула она, поднимая бокал. – За подлинного рыцаря майора Альбера Редля.

Майор, суховато улыбнувшись, тоже поднял свой бокал.

– Стойте, – вдруг пронзительно закричала фройлен Хельга, – подождите!

От неожиданности майор вздрогнул, и вино плеснуло ему на штаны.

– Боже мой, что я наделала! – воскликнула барышня. – Я вам испортила брюки!

– Ничего страшного, – терпеливо отвечал майор, стряхивая с брюк капли вина.

Но барышня не успокаивалась. Как же ничего страшного? Нужно срочно их застирать, и тогда пятен не будет видно.

– Снимайте брюки! – скомандовала она. – Я их застираю и никто ничего не заметит.

Майор секунду смотрел на нее широко раскрытыми глазами, потом кисло улыбнулся.

– Фройлен Хельга, – сказал он, – давайте, наконец, выпьем этот бокал, пока вино в нем не испарилось…

Она ударила себя ладошкой по лбу. Конечно, она совсем забыла. Но только пить надо не так, как он хочет, а на брудершафт. Она покажет.

С этими словами барышня обвила его руку своей и отпила из своего бокала.

– А теперь самое главное, – сказала она, лукаво сощурившись.

И, прикрыв глаза, потянулась губами к майору…

* * *

Спустя десять минут в дверь фройлен Хельги вежливо, но настойчиво постучали. Дверь открылась почти сразу – на пороге стоял высокий черноволосый джентльмен в сером сюртуке и с непокрытой головой. Нос у него был горбатый и чуть искривленный, усы подковой опускались к решительному рту, подбородок был опушен круглой черной бородкой, которая немного странно гляделась на его чуть удлиненном лице. За спиной у джентльмена маячил человек в оливковом костюме и белоснежной сорочке с галстуком в тон костюму. Лицо у него было болезненно бледным, как у вампира.

Не сказав ни слова, джентльмен в сюртуке прошел мимо остолбеневшей фройлен Хельги и опустился в кресло напротив стола. Белолицый тоже молча опустился прямо на диван. Несколько секунд они, не говоря ни слова, смотрели на хозяйку квартиры.

– Ах, это вы, – сказала она, зябко натягивая на плечо свое небесно-синее платье. – Я думала, это Редль вернулся.

– Нет, не вернулся, – проговорил джентльмен в сюртуке, – и судя по всему, уже не вернется. И я бы очень хотел знать, что здесь у вас только что случилось.

Барышня улыбнулась ему чуть заискивающе.

– Послушайте, господин Ма… Ма…

– Матушкин, – подсказал собеседник.

– Да, Матушкин. Я вам все сейчас расскажу с самого начала.

Господин, называвший себя Матушкиным, пожал плечами. С самого начала, пожалуй, не стоит. Лучше с того момента, как майор вместе с ней вошел в квартиру. Потому что, если они все-таки вошли сюда, это значит, что до поры до времени все шло неплохо.

Фройлен Хельга кивнула.

– Да, сначала все было прекрасно, но вдруг он… – тут лицо ее перекосилось и исполнилось какой-то первобытной злобы. Теперь это была уже не девушка, а какая-то ведьма, мегера, казалось, одним своим видом способная превратить человека в соляной столп. – Этот майор Редль… Он мерзавец, негодяй, бесстыжая тварь! Мной еще никогда так не пренебрегали…

– Лиха беда начало, – неожиданно проговорил белолицый.

Впрочем, Хельга даже не обратила на него внимания. Хорошенькие губки ее извергали отвратительную брань, можно было подумать, что майор не спас ее от насильников, а, напротив, надругался над ней самым ужасным образом.

Гости не стали ждать, пока иссякнет этот фонтан оскорбительного красноречия. Слегка поморщившись, Матушкин перебил барышню и велел ей говорить по существу, не отвлекаясь на интеллектуальные и нравственные свойства майора Редля.

Если верить рассказу фройлен Хельги – а у нас нет никаких оснований ему не верить, – так вот, если верить ее словам, после того, как Редль спас барышню из рук насильников, он вел себя холодновато, но вполне предупредительно. Любезность его, однако, не заходила слишком далеко: он даже не согласился снять брюки после того, как она залила их шампанским. Но, кажется, больше всего его напугал поцелуй, точнее говоря, попытка поцелуя. Он шарахнулся от нее, как будто она не поцеловать его пыталась, а укусить…

– Простите, – перебил ее Матушкин, – вы сказали – «шарахнулся». Правильно ли я понимаю, что он уклонился от поцелуя?

– Ничего он не уклонился, – раздраженно отвечала Хельга, – а именно что шарахнулся. Отпрянул, как от акулы, как от ядовитой змеи.

Матушкин и его белолицый сопровождающий обменялись быстрым, как молния, взглядом.

– А потом? – спросил Матушкин. – Что было потом?