Каина

Росарито расцвел, он был самым счастливым на земле человеком. Наконец-то Лолу осенило, в чем проблема Росарито. Она поняла, что он ее избегает не потому, что любит мальчиков, спит с ней рядом, как брат, не потому, что она ему не нравится.

Дело в том... что у него еще никогда не было женщины! Конечно, Лоле до такого было непросто додуматься, для нее постель была делом обыденным, просто работой.

А тут вдруг... Но она все-таки додумалась.

— Ты девственник, — сказала Росарито Лола, — я поняла. — И попала в самую точку.

— Только не смейся надо мной, — попросил смущенный до крайности Росарито.

— Как я могу смеяться? — изумилась Лола. — Ты же такой хороший, такой добрый...

Я хочу помочь тебе! Вот увидишь, все будет просто чудесно!..

Все и было чудесно. Лола была настоящей женщиной, опытной женщиной, и к тому же на этот раз — любящей женщиной. А уж Росарито просто благоговел перед Лолой, и она впервые за многие годы почувствовала себя еще и счастливой.

Лола была уверена, что в постели для нее нет уже никаких тайн, обольщений, очарований. Она забыла о нежности, с какой можно любить, о фантазии любви. Хосе Росарио любил ее, он был нежен, а его неопытность таила для Лолы столько очарования... Оказалось, что и она новичок в стране любви. В общем, они открывали для себя любовь и были счастливы...

Лус Кларита сказала Антонио о домике на небесах, который должен построить ее возлюбленный. Антонио встал в тупик. Он готов был на все, чтобы завоевать Лус.

Он уже понял: для того чтобы завоевать эту невинную девушку, которой дорожит вся деревня, он должен совершить что-то необыкновенное. Но домик на небесах?!

Антонио долго ломал себе голову и ничего не мог придумать. На счастливую мысль его навело раскидистое дерево — среди его ветвей можно было построить домик для Лус Клариты. Может, дерево это не совсем небеса, но уж и не земля точно...

Теперь Антонио днем строил домики для туристов, а ранним утром — для своей возлюбленной Лус...

Любовь совершила и еще одно чудо: взволнованная Мирейя пришла к падре Гамбоа и принесла в узелочке свои драгоценности.

— Возьмите их, падре, — сказала она. — Я ведь все равно их не ношу. Купите на них все, что необходимо для мессы. Пусть в нашей деревне будет все как следует. Купите чашу...

— Я не могу принять от тебя этот дар, Мирейя, — ответил Гамбоа, который вконец растерялся перед такой немыслимой щедростью.

— Я отдаю это не вам, а Богу, — тихо сказала Мирейя, — и еще я хотела бы, чтобы у нас в поселке был колокол. Большой колокол, который звонил бы, напоминая всем о Боге...

После того как падре сказал ей о ниспосланном им искушении, бороться с этим искушением стало для Мирейи самым сладостным долгом. Ночи, которые она проводила без сна, чувствуя, что падре так близко и так недостижим, были для нее дороже всех других ночей.

Она чувствовала, что и падре тоже не спит, и не сомневалась: он тоже устоит против соблазна, и благодарила Господа, что Он соединил их в борьбе против дьявола...

Проблемы, которые мучили людей, так или иначе разрешались, — одни решения находила любовь, другие — ненависть.

— Видишь эту тапару, Гуайко, — говорила Манинья, показывая Такупаю белый сосуд, который достала из сундука несколько дней назад. — Сейчас она светлая, чистая. В ней душа Каталины Миранды. Но постепенно тапара будет чернеть. Когда она совсем почернеет, душа не сможет переносить эту тьму и Каталина умрет.

Темно стало в глазах индейца при взгляде на тапару, темно стало у него и на душе.

— Многие годы глупый Гуайко был с тобой, госпожа, и во всем тебя поддерживал, — заговорил индеец: — В первый раз он не согласен с тем, что ты делаешь. Для чего тебе эта душа? Отступись от своей затеи. Открой тапару, освободи душу...

— Для этой души уже нет свободы, Гуайко! Манинья не может вернуть душу ее хозяйке. Чернота уже в пути!.. — Манинья смотрела расширенными глазами — она будто видела то, что так призывала.

Проблемы строительства курортного городка начинали приводить Фернандо в отчаяние. Теперь и ему время от времени казалось, что ничего у них не получится: для постройки домиков не хватало рабочих рук, кирпича, цемента, песка, краски.

Для посадочной полосы рабочие руки были еще нужнее: ведь полосу нужно было сначала расчистить, а потом выровнять, утрамбовать...

Фернандо теперь уже злился на Рикардо: тот обещал нанять индейцев! Получил на это деньги! Где все это?! Ни денег, ни индейцев!

Фернандо раздражался, Рикардо же был совершенно спокоен.

— Скоро наступит сезон дождей, индейцы к нему готовятся, чинят хижины, пироги.

Раньше чем через месяц они не освободятся, — спокойно, объяснял Рикардо.

— Какой месяц? Ты что, с ума сошел? — кипятился доктор. — У нас и недели лишней нет!

— Сельва — это терпение, — отвечал невозмутимо Рикардо, — без терпения в сельве делать нечего. Ты же видишь, я работаю, Фернандо, я работаю.

Фернандо видел: он, Леон, работает, и злился на него еще больше. Усилия одного человека против могучей сельвы казались просто насмешкой.

Каталина посмотрела на Рикардо, на Фернандо и усмехнулась. Она приняла решение: