Каина

Вот уж кто мечтал, кто жаждал уехать отсюда, так это она.

— Я смогу улететь с тобой? — с порога спросила она.

— Я думаю, да, — спокойно ответила Каталина. Жанет никогда не была ей особенно симпатична и даже скорее раздражала, но к ее отъезду отсюда это, разумеется, не имело никакого отношения.

— Вы вместе с Антонио?

— Не знаю, — откровенно призналась Жанет. — Я так торопилась к тебе, что даже не спросила его.

Мессу все-таки пришлось отложить, и падре Гамбоа с тяжелым сердцем отправился к Мирейе. Нервы его были напряжены до крайности. Ему очень нужны были утешение и разрядка.

Холл блистал чистотой, уютом, из всех ваз улыбались свежие чудесные цветы.

Мирейя не зря потратила целый день на уборку. Она и сейчас где-то хлопотала по хозяйству. Падре отправился в бильярдную. Взял кий, шары и принялся играть сам с собой. И надо сказать, играл он мастерски. Отправив шар в лузу, он с громким одобрительным возгласом поворачивался вокруг себя.

Мастерство его, как знаток, оценил Дагоберто, который уже несколько минут наблюдал, как вертится и прыгает падре.

Честно сказать, нервы были натянуты и у Дагоберто. Каталина уезжала, его дом, его жизнь пустели и тускнели. Войдя в холл, он оценил усилия Мирейи, когда-то цветами встречали и его. Он не досадовал на Мирейю, она была женщиной, а женское сердце нуждается в постоянных любовных треволнениях, хотя нельзя сказать, что это его радовало. Но вот объект треволнений Мирейи — этот падре! К нему у Дагоберто был особый счет.

— Вы, голубчик, однако, профессионал! — оценил он усилия Гамбоа.

Тот вздрогнул и бросил кий.

— Когда мы жили в Боливаре, отец любил играть на бильярде, научил и меня, — счел необходимым оправдаться священник, улыбаясь широкой простодушной улыбкой. — Иногда, знаете ли, приятно вспомнить детство.

— Когда я вспоминаю свое детство, то помню падре, который крестил, причащал и давал своим прихожанам добрые советы. Я что-то не помню, чтобы он играл на бильярде и с утра до ночи пил пиво. Неужели церковь так изменилась?

— Изменилась, конечно, — охотно признал Гамбоа.

Ему было неуютно в обществе этого задиристого, самоуверенного сеньора, который явно к нему не благоволил. Теперь Гамбоа хотелось как можно скорее убраться из бильярдной.

Но Дагоберто не собирался прекращать беседу.

— Изменилась настолько, — продолжал допрашивать он инквизиторским тоном, — что священник живет у одинокой молодой и привлекательной женщины? Мне помнится, прежде священники жили в каморочке при церкви...

— Но здесь у вас нет церкви, — кротко заметил Гамбоа, — а мы со смирением принимаем все, что ниспошлет нам Бог.

Дагоберто вспомнил, что Каталина нашлась как раз тогда, когда священник начал служить мессу, вспомнил, что этот тип спас Паучи... Да, Паучи, единственное теперь его утешение... Дагоберто всегда с невольным удовольствием следил за ее грациозной фигуркой, она была так предана ему, так покорна. Он нисколько не сомневался, что если бы он... Но она была слишком юной, эта малышка...

Раздражение Дагоберто прошло, и ему стало даже смешно, с чего вдруг он взялся читать священнику проповеди?

— Простите, если задел вас, падре, но я привык, что вам принадлежит небесное, а нам земное, — с этими словами Дагоберто вооружился кием. — И пусть так оно и будет, хорошо?

Падре не успел ответить, в бильярдную заглянула Мирейя и была немало удивлена, она не ожидала увидеть здесь столь странную компанию.

Дагоберто тут же откланялся. А Мирейя, чувствуя, что падре как-то не по себе, попыталась его успокоить:

— Не обращайте внимания на Дагоберто. Я отлично его знаю. И если что не так, скажите мне. Уж поверьте, я сумею с ним справиться!

Такупаю не нравилось решение Маниньи. Он не мог понять, что его госпожа собирается делать в поселке, обещающем ей одни несчастья. Манинья всегда была свободной. Не было для нее ни законов, ни ограничений, все законы устанавливала она сама. И вот теперь Манинья подпала под власть. Но чего? Любовной страсти? Разве? Она ведь прогнала от себя лодочника. Или это был только минутный каприз и теперь она в нем раскаивается? И вновь будет подманивать свободолюбивого красавца?

Такупай посмотрел на Манинью, которая, будто ища ответ на невысказанный вопрос, стояла, держа в руках дымящуюся чашу и получил его, недаром Манинья слыла колдуньей.

— Девочка не хочет уходить, — сказала она. — Я позвала на помощь, но колдовство не помогает, она не хочет отсюда уходить.

— Так пусть девочка и останется в этом доме, в этом поселке, — сказал Такупай, — а Манинья пускай уезжает.

— Привыкни к мысли, Гуайко, что Манинья живет здесь и нет такой силы, которая увела бы ее отсюда. Ты собрал моих людей, как я тебя просила?

— Да, госпожа, они во дворе. Нет только Гараньона. Сказать им, чтобы вошли?

Такупай уже сделал шаг к двери, но Манинья остановила его.

— Пусть ждут, — распорядилась она. — Я еще должна подумать. Потом я сама выйду к ним.

И она осталась стоять, глядя в дымящуюся чашу.

Люди уже достаточно истомились от жары, хотя и стояли под навесом, когда к ним наконец вышла Манинья.