Каина

— Манинья, лучше оставить в покое это пугало, — высказал свое мнение Такупай. — Отпусти ее с миром.

— Ты глуп, Гуайко, — ответила ему Манинья. — Она приведет нас к золоту.

— Опомнись! С чего ты взяла?

— А вот с чего! — Манинья присела на корточки и собрала рассыпанные у ног «пугала» алмазы и кусочки золота.

Потрясенный, Такупай лишился дара речи.

— Эта несчастная чует, где лежат камушки, — пояснила Манинья. — Утром мы пойдем за ней след в след. Манинья просила у сельвы золота, и сельва послала ей это пугало.

Она сама покормила безумную женщину мясом, напоила ее травяным отваром и велела всем укладываться спать. На какое-то время бедняга успокоилась, а затем стала кричать пуще прежнего.

— Мы все сойдем с ума от этого воя. Отпусти ее, Манинья, — вновь посоветовал Такупай.

— Умолкни! — отмахнулась от него Манинья и, взяв несчастную за руку, попыталась успокоить ее.

Постепенно вопли, издаваемые «пугалом», стали тише, из глаз потекли самые настоящие человеческие слезы, а из уст вырвалось нечто похожее на слова:

— Л-луис... Рам-м-мон... Дети м-мои-и-и!

— Поплачь, поплачь, — повторяла Манинья, поглаживая безумную по руке.

— Что это было? — спросил Такупай, когда «пугало», обессилев от рыданий, уснула.

— Может, не следовало кормить ее мясом? У нее болел живот?

— Нет, Гуайко, это другая боль, — с горечью произнесла Манинья. — Самая тяжкая боль на свете!

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Что тебе открылось в ее глазах?

— Она потеряла своих детей, Гуайко. Двух мальчиков. Их унесла река.

— И это горе сделало ее такой?

— Да, Гуайко. Для матери нет ничего больнее, чем потерять собственных детей...

Почему ты так на меня смотришь?

— Потому что ты — единственная женщина, единственная мать, для которой смерть ребенка не стала горем.

— Не надо об этом вспоминать. Манинья — только женщина. Она никогда не была матерью. Манинья всегда одинока, Гуайко.

Она еще долго сидела у костра, печально глядя на огонь. А утром вдруг переменила свое прежнее решение: повелела Мисаэлю и Диогенесу отвести «пугало» в заброшенный рудник и там охранять ее.

— А остальные пойдут со мной!

— Куда ты опять, Манинья? — встревожился Такупай. — Что еще случилось?

— У Маниньи уводят мужчину! Манинья накажет самозванку! — был ответ.

Около двух часов лодка Рикардо продвигалась по реке без каких-либо приключений, а затем Бенито объявил, что перегрелся мотор и надо сделать передышку.

— Как долго он будет остывать? — раздраженно спросила Жанет.

— Кто его знает, — неопределенно ответил Бенито.

Каталина, тоже недовольная внезапной остановкой, сошла на берег и углубилась в сельву. Через некоторое время ее догнал Рикардо. Они довольно долго препирались:

Каталина просила оставить ее в покое, Рикардо же без умолку говорил о том о сем, неуклонно двигаясь в нужном ему направлении.

— Посмотри туда, — наконец сказал он, и Каталина увидела, что они стоят на вершине поросшего зеленью холма, а внизу открывается невиданной красоты долина.

— Что это? — не сдержав восторга, спросила она.

— Селение индейцев, — довольный произведенным эффектом, ответил Рикардо. — Пойдем к ним.

— Ты специально вел меня сюда, — догадалась Каталина. — Но зачем?

— Хотелось, чтобы после всех ужасов, пережитых здесь, ты все-таки увезла приятные воспоминания о сельве и... обо мне.

Она ничего не ответила, а просто взяла Рикардо за руку и с его помощью стала спускаться с холма.

Туземцы обрадовались нежданным гостям как чуду, как подарку судьбы.

— Очень красивая сеньорита! — сказал, приветствуя их, старейшина племени. — В сельве нельзя быть одному. И Леон нашел свою женщину!

Рикардо перевел для спутницы речь индейца. При этом на лице его отразилась заговорщическая улыбка. Каталина поддержала игру, которая показалась ей даже забавной.

Пока мужчины, окружив Рикардо, говорили о чем-то своем, женщины увели гостью к костру и стали готовить праздничный обед. А чтобы избранница Леона не скучала, ей тоже периодически совали в руки терку, на которой она, дивясь простодушной приветливости хозяев, старательно измельчала кокос и коренья каких-то неведомых растений. Женщины то и дело улыбались ей, ребятишки, проявляя завидную деликатность и воспитанность, рассматривали ее издали, тайком. Каталина подозвала их к себе, обняла самых смелых, подошедших поближе. Улыбка, игравшая на ее лице, делала его особенно привлекательным. В какой-то момент Рикардо показалось, что он впервые видит вполне счастливую Каталину Миранду.

Когда обед был готов, все уселись у костра, и Каталина от души хвалила диковинные блюда, которых до той поры никогда не пробовала. Здесь, в селении простых, доброжелательных людей, ей было так спокойно и радостно, что она даже забыла о перегревшемся моторе. Об этом пришлось вспомнить Рикардо.

— Мотор, однако, уже остыл, — сказал он. — Пора возвращаться в лодку.

— Мы очень рады за тебя, — стали говорить ему на прощание индейцы. — Твоя женщина необыкновенно милая и красивая. У вас должны быть замечательные дети.

— Да, конечно, — смеясь, отвечал Леон. — У нас будет много ребят, похожих вот на этих, — он кивнул в сторону детворы, облепившей Каталину.