Каина

С этой вестью Каталина поспешила к Фернандо, однако возможность скорого отъезда не обрадовала его, а, наоборот, настроила на грустный лад.

— Ну вот, еще одно дело, которое я так бесславно закончил, едва начав его, — сказал он печально.

— Просто ты неверно выбрал место для своего бизнеса, — попыталась поднять его дух Каталина.

— Нет, причина не в местности, а во мне. Я ни разу еще ничего не довел до конца. Всю жизнь подчинялся воле каких-то случайных обстоятельств. В юности хотел стать инженером, поступил в университет, но не закончил его, потому что увлекся морской фауной. Затем нашу исследовательскую базу закрыли, и я уехал в Париж — изучать искусство. Там и женился...

— Ты женат?

— Нет, разведен.

— Дети есть?

— Увы, это еще одно неосуществленное желание. С женой мы прожили недолго, разошлись. Я уехал в Испанию, где занялся филологией. Пожалуй, это единственное, что я завершил, — получил университетский диплом филолога. Затем работал преподавателем в Каракасе, но и там меня что-то не устраивало. Хотелось какого-то собственного, живого дела...

— Не печалься. Как только выберешься из Сан-Игнасио, все устроится наилучшим образом, — уверенно заявила Каталина.

Дома ей пришлось выдержать неприятный разговор с отцом, который опять убеждал ее не торопиться с отъездом.

— Папа, я столько дней не была на работе!

— Да, это понятно, — соглашался с ней Дагоберто. — Но здесь у тебя — дом, отец, а там — только работа.

— Там у меня тоже есть дом.

— Ты никогда о нем не говоришь, как и не вспоминаешь о своем женихе. Почему, Каталина? Ты его не любишь?

— Люблю.

— Но я не вижу, чтобы ты по нему скучала. Когда человека любишь, то непременно скучаешь по нему в разлуке. Ладно, прости, больше не буду лезть к тебе со своими сомнениями.

Утром весь поселок вышел провожать отъезжающих. На лицах сельчан была такая глубокая печаль, будто они навсегда прощались с самыми близкими и дорогими людьми.

— А может, все-таки останетесь? — звучало тут и там. — Мы к вам так привязались!

Фернандо, растроганный таким вниманием, держался из последних сил.

— Я тоже к вам привязался, — повторял он. — Спасибо за все. Мне в самом деле нелегко вас покидать.

— Ну так оставайтесь!

— Нет, нет...

В этой суматохе к Антонио подошел Джефферсон и заговорщически подмигнул ему:

— Иди в курятник.

— Зачем?— изумился тот.

— Иди.

Сердце Антонио обожгла догадка: Лус Кларита! Он искал ее на берегу, но девушка почему-то не пришла прощаться. Неужели она назначила ему свидание... в курятнике?!

— Лус Кларита! — тихо позвал ее Антонио, войдя в темный сарай.

— Я здесь, — робко ответила она. — Вы уезжаете, мы никогда с вами не увидимся... — в ее глазах стояли слезы.

— Да, - пробормотал Антонио.

— Я хотела проститься с вами. И попросить... Поцелуйте меня, пожалуйста. Пусть мой первый поцелуй будет вашим!..

Не ожидавший такого сюрприза, Антонио был смущен не меньше Лус Клариты. После некоторой заминки он нежно поцеловал девушку в губы. Затем крепко обнял ее и теперь уже страстно припал к трепещущим, почти детским губам.

Из курятника он вышел покачиваясь, словно пьяный.

Инграсия между тем вручила Фернандо пакет с лепешками — на дорогу. Тибисай подарила ему небольшую иконку.

— Да хранит вас Господь, — сказала она, перекрестив Фернандо и всех остальных, поднимавшихся в лодку к Рикардо. — Еще не бывало случая, чтобы колдовской камень ошибался, — добавила она специально для Каталины.

— Сеньор, возьмите этот конверт, — попросил Рейес Фернандо.

— Очередное прошение об отставке? — недовольно проворчал Хустиньяно.

Мирейя тоже не упустила своего случая.

— Это письмо для моей мамы, — пояснила она Фернандо. — Опустите его в ящик.

Каталина поцеловала на прощание отца и взошла на борт. Рикардо и Бенито завели мотор...

— Постойте! Подождите! — бросился к ним Фернандо. — Я не могу уехать! Мне нужно остаться. Я должен осуществить мой проект!

— Только не говори, что ты тоже остаешься! — воскликнула Жанет, увидев, как заметался в лодке Антонио.

— Нет, я еду с тобой, — обреченным тоном ответил он. — Прощай, брат! Удачи тебе!

Покинув лежбище ягуаров, Манинья около суток пребывала в прострации, а затем ей снова привиделось золотое сияние, и она решительно устремилась на поиски вожделенного металла.

Путь, указываемый сиянием, пролегал через чащобу, где однажды ночью раздался душераздирающий крик непонятного происхождения. Пока Манинья и ее люди соображали, что бы это значило, на поляну выбежало человекоподобное животное и, запнувшись о корягу, упало прямо перед Маниньей. Телохранители тотчас же схватили чудище и привязали его к дереву.

Приглядевшись получше, Манинья поняла, что это никакой не зверь и не лесной демон, а всего лишь обезумевшая и одичавшая женщина, разучившаяся даже понимать человеческую речь. Одета она была в полуистлевшие лохмотья, на ногах — резиновые сапоги, лицо несчастной было покрыто толстым слоем грязи, давно не мытые волосы слиплись, свалялись, в комки, и эта устрашающая грива особенно придавала женщине сходство с диким животным.