Кафедра

– Мало ли зачем, – ответа у нее нет, но фантазии – сколько угодно. – Ведь это не он, а его жена пообещала подарить картину Дарье Дмитриевне. А у него на этот счет могло быть совсем другое мнение. Предположим, эту картину ему подарила когда-то его тайная возлюбленная. Естественно, он не хочет с ней расставаться. Но признаться в этом жене он тоже не может. Он не может отказать жене в ее маленькой просьбе, но и передарить подарок, который ему дорог, тоже не готов. Знаете, Алиса Афанасьевна, такой пробивной человек, как Красавин, легко может организовать любую аферу. Тем более, что у него-то как раз была возможность подготовиться к этому заранее. Найти человека с фальшивым паспортом для него не проблема. Ну, а документы с печатью нашего деканата у него наверняка были – он же у нас учился. А подделать печать при современном уровне развития техники – пара пустяков.

– Звучит правдоподобно, – признаю я, – но не думаю, что вы правы.

– Я и сама так не думаю, – вздыхает она. – Но других версий у меня нет. Зачем кому-то из наших эта картина?

– Ее можно продать, – подсказываю я.

– Продать? – удивляется она, как будто такая мысль раньше не приходила ей в голову. – Кому? И за сколько? За десять тысяч? За двадцать? Стоит ли из-за этого так рисковать?

Я осторожно уточняю:

– За двадцать тысяч чего?

Она смотрит на меня непонимающе.

– Рублей, конечно! Не тугриков же.

Либо она действительно не разбирается в живописи, либо это – очень тонкий ход.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – про картину вы ничего не знаете. А как насчет договора, который пропал у Прудниковой?

Она пожимает плечами.

– Я за ее договорами не слежу.

Я не могу не улыбнуться.

– Вы не любите ее, Анастасия Васильевна?

– А за что мне ее любить? Эта снежная королева нос от нас воротит, словно, и впрямь царственная особа.

– Снежная королева? – переспрашиваю я.

– Ну, да! – Степанцова трясет светлой гривой. – Она же у нас вся такая белая и холодная – ну, прямо, ледяная. Она, конечно, кандидат наук, но только это еще не повод смотреть на всех свысока. Нет, я про Прудникову ничего плохого сказать не могу, но только задавака она, каких поискать. У нас тут коллектив маленький, дружный. У нас равноправие. Вадим Александрович это понимает, – и снова возвращается к Алле. – Не знаю, что она вам про меня наговорила, но только уверена, что ничего хорошего.

Она замолкает, и я понимаю, что она ждет от меня подтверждения своих слов. Я могу просто кивнуть – дескать, да, наговорила, и, заставить ее развязать язычок, но мне совсем не хочется врать. И я решительно возражаю:

– Нет, Анастасия Васильевна, ничего Алла о вас не говорила. Совсем ничего.

– Вот видите! – вдруг обижается Степанцова. – Она даже говорить обо мне не хочет! – и убежденно прибавляет: – Ничего, еще скажет. Столько грязи на всех нас выльет, что не отмоемся.

Она вылавливает из салата кусочек кальмара, отправляет его в рот и тут же снова отодвигает тарелку.

– А может, зря вы так о ней? Немного стервозности есть в каждой женщине, и Алла Сергеевна не исключение.

Степанцова качает головой.

– Вы ее плохо знаете, Алиса Афанасьевна. Такие стервы, как она, нечасто встречаются.

Мне тоже не нравится Алла, но слова Анастасии Васильевны кажутся чересчур категоричными.

– А может, она не такая плохая, какой кажется, и если бы на кафедре к ней относились чуточку лучше…

Она не дает мне договорить.

– Вы думаете, мы не пытались с ней подружиться? Когда она в университет работать пришла, ее Антошка совсем крохой был. Мы все тогда старались ей помочь. Как же – мать-одиночка, ребенок маленький, и ни копейки за душой. Жалели ее. Но оказалось, что в нашей дружбе она не нуждается и предпочитает общаться с более важными персонами. Вы не замечали, каким тоном она разговаривает с нами, и каким – с Кирсановым? Может быть, я преувеличиваю, но сути дела это не меняет. Мы с Вероникой как-то в бар на мужской стриптиз собрались, и я сдуру Прудникову пригласила – она тогда только-только у нас работать начала. Был канун восьмого марта, хотелось праздника. Чего, думаю, она все вечера дома просиживает, пусть развеется. Знаете, Алиса Афанасьевна, что она мне ответила? Что ходить в такие места могут только женщины с дурным вкусом, – в глазах Степанцовой блестят слёзы. – Ну, ладно, не захотела она с нами идти, побрезговала, но могла бы просто отказаться, без комментариев. Понимаете, Алиса, она меня пошлой считает. А я, между прочим, никакого повода ей так думать обо мне не давала. Я, в отличие от нее, своих детей в законном браке родила, – она замечает мое удивление и усмехается.

Я чувствую себя человеком, копающимся в чужом белье, но Настю не останавливаю – надеюсь выудить из всего этого хоть что-то полезное. Студентов поблизости нет – пусть выговорится. Хотя наша беседа совсем не похожа на разговор двух преподавателей вуза.