– У отца очередной бзик.
– Из-за меня дуется?
– Да, из-за тебя. Я к вам завтра на обед не смогу прийти. Но дома много есть не буду, у вас поем. Скажи Ли, чтобы оставил мне индюшки.
Абра чувствовала, что Арона одолевает робость. Его рука на ее руке разжалась, он молча поднял на нее глаза.
– Напрасно я тебе сегодня сказала.
– Нет, не напрасно, – отозвался он медленно. – Скажи, только честно: ты не передумала? Ты выйдешь за меня?
– Выйду.
– Тогда все в порядке. Я пошел. Завтра поговорим.
Абра стояла на крыльце, чувствуя на губах след легкого поцелуя. Ей было обидно, что Арон так быстро согласился и ушел, потом она невесело рассмеялась: что просила, то и получила – чего же обижаться. Она смотрела, как он быстрыми широкими шагами проходит круг света от фонаря на углу. Совсем с ума сошла, подумала она. Неизвестно что выдумываю.
2
Пожелав всем спокойной ночи, Арон пошел к себе, сел на краешек кровати и, зажав между коленями сцепленные руки, уставился на них. Тщеславные отцовские планы относительно его будущего спеленали его, как младенца, не давали распрямиться, вызывали досаду. До сегодняшнего вечера он не представлял, как сковывает чрезмерная родительская забота, и не знал, хватит ли у него сил вырваться из-под этой нежной и неусыпной опеки. Мысли его разбегались. Он поежился; в доме, казалось, было холодно и сыро. Арон встал, тихонько вышел в коридор. Из-под двери в комнату брата пробивался свет. Он постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.
Кэл сидел за своим новым письменным столом и над чем-то колдовал, шурша папиросной бумагой. Тут же стояла катушка красной тесьмы. Как только Арон вошел, он быстро прикрыл что-то большим блокнотом.
Арон улыбнулся:
– Подарки готовишь?
– Ага, – ответил Кэл, не вдаваясь в подробности.
– Можно с тобой поговорить?
– А почему нет? Давай. Только тише, а то отец придет. Знаешь, какой он любопытный.
Арон сел на кровать. Кэл долго ждал, пока брат заговорит, но тот молчал, и тогда он спросил сам:
– Чего молчишь? У тебя неприятности?
– Нет, все нормально. Поговорить вот надо… Знаешь, Кэл, не хочу я больше учиться в колледже.
Кэл резко повернулся:
– Не хочешь учиться? Почему?
– Не нравится, и все.
– Ты хоть отцу еще не сказал? Расстроится он. Мало того что я не учусь, теперь вот ты. И чем же ты хочешь заняться?
– Попробую на ферме хозяйствовать.
– А как Абра?
– Она давно сказала, что согласна.
Кэл испытующе посмотрел на брата:
– Ферма-то в аренду сдана.
– Как раз об этом я и думаю.
– На земле много не заработаешь, – сказал Кэл.
– Мне много не надо. А на жизнь хватит.
– «На жизнь хватит» – нет, мне это не подходит. Мне нужно много денег, и я их заработаю.
– Каким образом?
Кэл почувствовал себя гораздо старше, чем его брат, и опытнее в житейских делах. Ему захотелось подбодрить, поддержать его.
– Пока ты учишься, я бы начал зарабатывать и копить деньги. Потом, когда окончишь колледж, можем партнерами стать. Я буду чем-нибудь одним заниматься, а ты – другим. Думаю, у нас дело пойдет.
– Не хочу я возвращаться в колледж. Не обязан я.
– Отец хочет, чтобы ты учился.
– Мало ли что он хочет.
Теряя терпение, Кэл пристально вглядывался в брата, в его словно бы выгоревшие волосы, в его широко поставленные глаза, и вдруг со всей отчетливостью понял, почему отец так любит Арона.
– Иди лучше спать, – сказал он как отрезал. – Закончи хоть семестр, а там видно будет. Ничего пока не решай.
Арон встал и пошел к двери.
– Кому же подарок? – спросил он.
– Отцу. Завтра увидишь после обеда.
– Не Рождество ведь.
– Знаю, что не Рождество. Но может, еще лучше праздник.
Когда Арон ушел к себе, Кэл откинул блокнот со своего подарка – пятнадцать новеньких, хрустящих от малейшего прикосновения банковских билетов – и тщательно пересчитал их еще раз. Монтерейский окружной банк специально посылал за ними человека в Сан-Франциско, хотя согласился на такую операцию только после того, как были представлены убедительные доводы. Управляющий был ошарашен, он отказывался верить, что, во-первых, владельцем такой крупной суммы является семнадцатилетний юнец и что, во-вторых, тот желает получить ее наличными. Финансисты не любят, когда живые деньги переходят из рук в руки с такой легкостью, даже если это делается из родственных чувств. Уиллу Гамильтону пришлось представить банку поручительство в том, что деньги действительно принадлежат Кэлу, заработаны честным путем и, следовательно, тот имеет право распоряжаться ими по собственному усмотрению.
Кэл завернул билеты в бумагу, обмотал красной тесьмой и завязал каким-то немыслимым узлом, который отдаленно напоминал бантик. По виду в пакете мог лежать носовой платок или какая-нибудь другая пустячная вещица. Кэл сунул пакет в комод под рубашки и улегся, но сон не шел. Он был возбужден и робел, как мальчишка. Поскорее бы пришел и прошел завтрашний день, поскорее бы избавиться от злосчастного подарка. Он ломал голову, ища, что сказать отцу.
«Это – тебе».
«Что это?»
«Подарок».
Что последует дальше, Кэл не представлял. Он ворочался с боку на бок до тех пор, пока не забрезжил рассвет, потом встал, оделся и потихоньку выскользнул из дома.