К востоку от Эдема

– Неужели твои родители были такими невежественными? – удивился Адам. – Почему они не обратились к начальству и не признались, что она женщина, да к тому же беременная? Твоей матери непременно оказали бы необходимую помощь.

– Вот видите, снова приходится объяснять. Потому-то и длинен мой рассказ. Не были родители невежественными. Людей, как рабочий скот, везли с одной целью – трудиться. А по окончании работ тех, кто выжил, отправляли обратно на родину. Потому-то и вербовали только мужчин, а женщин не брали. Америке ни к чему, чтобы они здесь плодились. А семья, состоящая из мужа, жены и ребенка, всегда норовит осесть, пустить корни и обзавестись домом. Попробуй потом их выкорчевать. Иное дело толпа мужчин, охваченных похотливыми желаниями, обезумевших от одиночества и отсутствия женской ласки. Они готовы отправиться куда угодно, особенно домой. И вот мать оказалась единственной женщиной среди толпы одичавших мужчин. Чем дольше они работали и жили в лагере, тем больше доставляли хлопот хозяевам. Начальство смотрело на рабочих как на диких зверей, которые, выйдя из повиновения, становятся опасными. Теперь понимаете, почему мать не обратилась за помощью? Ее просто выбросили бы из лагеря, и кто знает, может быть, пристрелили, как больную корову. Ведь застрелили же пятнадцать человек за строптивое поведение.

Нет, родители затаились и помалкивали, как свойственно моему бедному народу. Наверное, можно жить и по-другому, да только нам это никак не удается. Всегда одно и то же: кнут, веревка и ружье. Ох, не стоило мне рассказывать…

– Почему же не стоило? – удивился Адам.

– Да все стоит перед глазами лицо отца, когда он рассказывал эту историю мне. Он заново переживал давнее горе, и раны снова начинали кровоточить. Отец прерывал рассказ, а потом, взяв себя в руки, продолжал, и слова его были суровыми и беспощадными, словно он стегал себя хлыстом.

Родители держались вместе, так как отец выдал жену за своего племянника. Шли месяцы. К счастью, живот у матери был небольшой, и она продолжала работать, несмотря на боль. Отец старался помочь, объясняя окружающим, что племянник слишком молод и кости у него еще хрупкие. Никаких планов на будущее у родителей не было. Они просто не знали, что делать.

В конце концов отец кое-что придумал. Они убегут на один из высокогорных лугов и там, у озера, построят шалаш, где можно принять роды. А когда мать благополучно разрешится от бремени, отец вернется и понесет полагающуюся кару, подпишет контракт еще на пять лет, чтобы расплатиться за преступление племянника. Как ни убог был план побега, другого выхода не виделось, и перед родителями забрезжила надежда. Теперь надо было выбрать подходящий момент и запастись едой.

– Мои родители… – продолжил Ли и умолк, улыбаясь дорогому его сердцу слову, – мои дорогие родители стали готовиться к побегу. Они откладывали часть дневной порции риса под тюфяк, а отец нашел кусок бечевки и соорудил из проволоки крючок, так как в горных озерах водится форель. Он перестал курить и собирал спички, которые выдавались рабочим. А мать подбирала каждый клочок ткани, любую тряпицу, вытаскивала по краям нитки и лучинкой вместо иглы сшивала лоскутки, чтобы сделать для меня пеленки. Как жаль, что я не знал своей матери.

– И мне тоже, – откликнулся Адам. – А ты рассказывал историю своих родителей Сэму Гамильтону?

– Нет, о чем сейчас сожалею. Он любил, когда прославляют человеческую душу. Будто сам одерживал победу, и это был для него настоящий праздник.

– Хоть бы они добрались до озера, – сказал Адам.

– Понимаю ваши чувства. Во время рассказа я говорил отцу: «Отведи туда мать. Пусть на этот раз несчастье не случится. Хоть один разок расскажи, как ты привел ее к озеру и построил из пихтовых веток шалаш». И тогда в отце пробуждался истинный китаец, и на мою просьбу он отвечал: «В правде больше красоты, даже если она наводит ужас. Сказители у городских ворот искажают картину жизни, чтобы она стала приятной для лентяев, глупцов и слабых духом. И такие рассказы только делают их еще немощнее, ничему не учат, ничего не исцеляют и не позволяют душе возвыситься».

– Досказывай уж, – сердито буркнул Адам.

Ли встал и, подойдя к окну, закончил рассказ, глядя на звезды, мерцающие на мартовском ветру:

– Скатившимся с пригорка булыжником отцу сломало ногу. Ему наложили лубок и дали легкую работу: выравнивать молотком согнутые гвозди. То ли из-за тревоги об отце, то ли от тяжкого труда, теперь уже все равно, у матери начались преждевременные роды. И когда об этом узнала наполовину обезумевшая толпа мужчин, они окончательно лишились рассудка. Один голод влечет за собой другую низменную нужду, и каждое последующее злодеяние затмевает собой предыдущее. Все издевательства и лишения, обрушившиеся на изголодавшихся мужчин, разгорелись в непреодолимую, безумную жажду преступления.

Отец услышал крик «Женщина!» и все сразу понял. Попытался бежать, кость на сломанной ноге хрустнула, и он пополз по каменистому склону к тому месту, где должно находиться дорожное полотно, где свершалось злодеяние.