Изнанка

Люди бежали в панике, но многие считали своим долгом швырнуть напоследок в ненавистную темную стену пятнадцатиметровой высоты что-нибудь красное. Как-то сами собой в общей суматохе даже возникли добровольные дружины, которые отступали, но не спешили уходить. Среди них было много бывших бодряков. Собравшись по двадцать-тридцать человек и нацепив разносортные очки, чтобы не слезились глаза, они устраивали на пути «капли» настоящие багрово-оранжевые баррикады из подручных уличных средств. К таким волонтерским группам сразу прилипло название «очкарики». Военные и милиция им старались не мешать — встречая какое-никакое сопротивление, всепоглощающая стена двигалась медленнее…

Извернувшись между двумя особенно большими нагромождениями из алого барахла, «капля» взметнула отросток-щупальце и мгновенно сожрала один из танков. Экипажи оставшихся «Т-120», увидев гибель товарищей, решили не рисковать: сыпанув асфальтовой крошкой из-под гусенец, водители развернули исполинские машины и отъехали метров на пятьдесят. Стрелки тем временем дали согласованный залп по нависшей по всей ширине проспекта стене. Оглушительно ухнуло, в ближайшем мини-маге треснуло и ссыпалось витражное стекло. Снаряды, как и во все прошлые разы, ушли в никуда. Просто исчезли в загадочной и страшной тьме «капли».

— Слушай, а что, если боеголовки красной краской окатить?! — крикнул водитель одного из «Т-120» своему стрелку, поправляя очки.

Связь через наушники и микрофон барахлила, поэтому приходилось срывать голос, чтобы было слышно на фоне оглушительного рева двигателя.

Тот проморгался, вытер пороховые крупинки со лба и проорал, перегнувшись через теплый еще затворный механизм:

— Пробовали уже! Солдатик прибегал от ребят из двадцать первой бригады, что западнее нас стоят, кажется, на Новослободской. Говорит, «капля» выплевывает снаряды обратно с той же скоростью… Они так несколько окрестных домов разнесли…

— Ни хрена себе… Так и назад в дуло вернуться может, тебе в лоб…

— Вот гражданские уйдут, и командование вроде как собирается зээркашки и авиацию в ход пустить… Слышишь, Виталь? Они там вроде даже лазеры применять хотят! Говорят, на истребителях имеются…

— Хрен знает. Может, и есть…

Москва горела.

Ревели сирены тревоги.

Людям в такие моменты глубоко наплевать, откуда пришла беда. Кто в этом виноват — С-пространство или сатана… Страх перед самим фактом бедствия руководит их действиями, трепет и холодок в солнечном сплетении от необходимости то и дело задаваться вопросом: «А что дальше будет?..» Плюс инстинкт самоохранения: спастись! Спасти себя, детей, близких, ценные вещи… Ну, в крайнем случае хотя бы себя…

И основная масса людей бежит. Сломя голову, не разбирая дороги, с воплями, топча себе подобных — лишь бы прочь от напасти!

Но есть небольшая когорта, у которой над инстинктом сохранения собственной задницы преобладают другие. К примеру, чувство противоречия и злости! Ах так, дескать, бить нас ни за что?! Ну получай гранату в репу за такую дерзость! Не помогает? А красный кирпич? То-то же.

Также есть люди, у которых включается чувство вседозволенности. Никому ничего не надо? Вот и ладненько, а мы пару витрин расколошматим и пряники все утащим. Все равно теперь ничье! А это кому тут зубик золотой выбили? Валяется себе так… бесхозно… И вообще, что-то скучно, а не подпалить ли вот этот домик?..

Можно еще вспомнить о фаталистах и прочих религиозных придурках. Этим вообще лафа! Они ж только и ждали, когда апокалипсис нагрянет! Теперь осталось только сесть тихонечко у подоконника и любоваться, как некая черная стена пожирает народ грешный…

Но основная масса все же бежит. И получается так, что эта масса в процессе панического улепетывания волочит саму себя. А вот тогда становится действительно страшно…

Москва горела под завывание сирен. А черная клякса, расползающаяся по ее улицам и площадям, постепенно тушила этот отчаянный пожар, оставляя внутри своего уродливого кольца лишь тлеющие угли. Подминала под себя отчаянную попытку сопротивления. Давила.

Вот беззвучно исчез в полотнище тьмы очередной небоскреб. «Капля» разом окутала огромное здание на Сретенке, прошлась по всей его высоте неприятной для глаза волной и медленно двинулась дальше, оставив от только что возвышавшегося колосса из стали, бетона и стекла жалкий огрызок с торчащими в разные стороны оплавленными кусками арматуры и грудой всякой рухляди красноватого оттенка. Также посреди этого скомканного вороха вещей аккуратненько лежала дюжина целехоньких С-визоров.

Свою плоть «капля» не трогала.

Москва горела…

* * *

Она пришла в себя, скорчившись от холода в тесной подворотне, между двумя железными контейнерами для мусора… Приоткрыла глаза и застонала, увидев разорванные джинсы, валяющиеся неподалеку. Кроссовки с коченеющими на асфальте змейками шнурков… Крупная дрожь била все тело, в затылке тикал маятник боли, низ живота сводили судороги, но сил на то, чтобы встать, пока не хватало. Она в отчаянии обхватила руками голые окровавленные колени, вспоминая…