Нет, он вёл себя, если вдуматься, неправильно. Мало ещё учила его жизнь. Даже его воспитанники были умнее. "Совершенномудрый не оставляет следов!" - любил повторять Миша Рябцев.
Андрей оглядел по очереди всех наличных девушек. Той, которую он встретил как-то днём в посёлке и которую хотел бы встретить ещё раз, здесь не было. Ему сразу стало неинтересно, но он продолжал стоять.
Он ощутил, как в пространстве копилось напряжение и уже достигло пороговой плотности. Лучше было уйти, не отравлять людям вечер.
Он шагнул со ступенек и тут же очутился за пределами музыки, в окружении темноты и в кольце шести-семи местных парней.
- Этот, что ли, выдрючивался? - уточнил местный пахан.
- Этот. Задумчивый! - с издёвкой отозвался другой голос.
Андрей вспомнил писателя Довлатова - из любимых, цитируемых - и его героя, тюремного охранника: "Запомни, можно спастись от ножа. Можно блокировать топор. Можно отобрать пистолет. Можно всё! Но если можно убежать - беги! Беги, сынок, и не оглядывайся..."
Андрей коротко взмахнул своим единственным оружием -длинным тяжёлым фонарём, как мачете, прорубая себе дорогу, и ринулся в образовавшуюся пробоину. Таких ног, как у него, среди местной братвы скорее всего не водилось. По его ногам плакал тренер пединститутских легкоатлетов, которому не удавалось заманить его в секцию.
Долгое время Андрей слышал позади себя в темноте душный топот по слякотной дороге. Бежать было тяжело, сырая глина налипала на сапоги, отяжеляя их и засасывая. Но и у преследователей были те же трудности и даже ещё большие: ведь они-то явились на дискотеку в туфлях.
Постепенно топот поредел, многие не выдерживали и отпадали. Андрей наконец достиг железнодорожной насыпи - по ней хоть сухо было бежать, и он постепенно умерил дыхание. Какой-то одиночный, измотанный, но неотступный топот всё ещё слышался позади. Тогда Андрей остановился, обернулся и запустил навстречу преследователю луч своего сильного фонаря.
На подгибающихся ногах к нему ковылял на последнем издыхании квёлый, хилый, слабенького роста паренек. Как написано у Фолкнера, "Иккемотуббе бежал не потому, что он был ещё жив, а потому, что он был Иккемотуббе". Видимо, он бежал бы и мёртвый. Запыхавшись, теряя сознание от усталости, этот слабак доскрёбся до Андрея и последним прерывистым хрипом испустил лишённый всякой силы текст:
- Ну, ты будешь ещё выдрючиваться?.. - Текст, с которым он, видимо, стартовал и который всё-таки донёс до финиша, как тот легендарный марафонец донёс весть о победе перед тем, как замертво упасть.
Гонец затих, у Андрея на сей раз достало ума не рассмеяться. Они мирно побрели рядом, засунув руки в карманы.
- До лагеря провожать пойдешь? - спросил Андрей.
- А ты из лагеря?
- Ага.
- Это ваш мальчишка тут на пожаре?.. - преследователь всё ещё не
отдышался и говорил с трудом.
- Наш.
- А, - принял к сведению марафонец.- А ты у них что, пионервожатый?
- Преподаватель. Киношкола у нас.
- Что, кино снимаете?
- Снимаем.
- Ну да?
- Приходи, увидишь.
- Приду, пока, - попрощался.
- Пока, - Андрей пожал протянутую руку и бодрым шагом потопал по тёмной, тёплой, такой домашней лесной дороге.
1994
ОН ОГЛЯНУЛСЯ
Самый печальный миф античности гласит: "Орфей очень любил свою жену Эвридику".
Это не начало мифа и не конец, но здесь корень трагедии. Что значит любил в случае мужчины и женщины? Господь Бог, например, в совершенстве своем любит всех, не делая различий. А Орфей выделил одну Эвридику. Значит, он любил ее иначе, чем Бог.
Почему-то представляется беспокойный паук: вот он высматривает, выжидает муху, вот он опутывает ее, трепещущую, заботливо укутывает и вступает в права обладания.
Нет, это неуместное сравнение. Не Бог, но ведь и не паук же! Совсем не такова любовь людей.
Довольно безобразное зрелище, если присмотреться.
Часа через два после того, как они расставались, любящий муж начинал тосковать и звонил жене. Она, еще не сняв трубку, уже знала, что это звонит он. Как она выделяла его звонок из тридцати прочих, для нее самой оставалось загадкой. Наверное, телефонные провода облегчают телепатию.