И вот, дремотным вечером гнилого марта, когда в убежище домашнего тепла он читал сыну сказку, зазвонил телефон, и на другом конце провода зародилась неслыханная надежда - зыбкая, как жизнь старушки, ненадёжная, как телефонная связь. Любую сумму - в долги залезет--отдаст этой бабуле за её «четырехкомнатну», зато въедет и сразу станет жить и работать нормально, не тратя годы и силы на дальнейшее кочевье.
Вот сейчас оборвется связь, в трубке загудит ду-ду-ду, и старушка исчезнет, как шамаханская царица, «будто вовсе не бывало». Или захихикает, как старуха Шапокляк, своей удачной шутке.
И нейтральным тоном, с осторожностью охотника, чтоб не спугнуть дичь, художник произносит:
- Что ж, приходите, посмотрите квартиру. Вам когда удобнее: сейчас или завтра? - потому что, как уже сказано, дело было затемно, отважится ли бабушка?
Но бабушка покладисто и добродушно отвечает: как удобно ему.
Ну, тогда сейчас. (А то ещё окочурится до завтра, под сосульку с крыши попадет, нет уж, знаем мы подлые повадки жизни. Храни тебя Бог, бабуля, и откуда такая в Москве взялась, «у нас четырехкомнатна...»}.
Художник продолжил чтение сказки, жене ничего не сказал--сам волновался, один. Тоже из предосторожности. Есть правила метафизической гигиены, всякий наблюдательный человек их быстро усваивает из уроков жизни: не болтай прежде дела, не гордись удачей, нашел-молчи, и потерял - молчи,
Дикую птицу судьбы не спугни.
И когда она явилась - низенькая круглая старушка, вся так и светится улыбкой (приложив всю проницательную силу первого взгляда почему-то не к квартире, а к хозяину), - жена не обратила на её приход никакого внимания. Мало ли шляется к художнику людей - натурщики, чёрт его знает кто вообще...
Он показывал бабушке комнату за комнатой, у младшего сына был устроен настоящий спортзал, на зависть всем мальчишкам во дворе. Одаривая заранее будущих жильцов, художник спросил:
- У вас дети есть?
- У меня пятнадцать детей! - неправильно поняла его старушка.- Чем-чем, а детьми богата. Деньгами - нет, а уж детьми... Внуков и правнуков тоже полно.
Художник поддакнул: действительно, уж это так: богат или детьми или деньгами, вместе не выходит. Он давал понять, что ради её бедности не поскупится.
Он вел её по дому, она рассеянно кивала, как бы не совсем понимая, зачем ей все это смотреть, но раз надо... Потом усадил её в кресло и устремил ожидающий взор:
- Ну, рассказывайте ваши обстоятельства.
Бывает: военного направят на службу, Бывает: семья бежит от суда и следствия. Бывает: беспутного сына увозят подальше от дурной компании. Но всё это бывает редко.
Появился из ванны весь сияющий, распаренный сынок, уже переодетый ко сну. Любопытно ему: гостья. Одной жене не любопытно, она на кухне проводит ежевечерний досмотр: не оставил ли кто на ночь грязную посуду тараканам, не забыл ли кто убрать кастрюлю с супом в холодильник. Мороз-воевода дозором...
- Эта квартира в Москве вообще-то была раньше моего сына, он военный, начальник секретного отдела и уехал в Владивосток, а в квартире прописал нас с дедом, и хозяйка теперь я... - Она сделала паузу перед тем, как решиться на своё сообщение. Метнула испытующий взгляд: как художник отнесётся к этому. - Дело в том, что мой другой сын закончил семинарию, и его направляют в ваш город...
Ах вон оно что...
Ну что ж, очень реальный случай. Поскольку так уж исторически сложилось, что священнослужитель у нас заведомо обречён на гражданскую отверженность и презрительное недоумение невежд; а уж невежд у нас!.. - и всякий норовит объяснить ему с высоты своего высшего образования, что бога нет, это давно установлено, и что его жестоко надули. И он должен это сносить. То есть, мученичество - как у первохристиан. И уж тут, верно, не до земных сует.
Поэтому художник просиял:
- Да?! Так у меня есть в нашем храме знакомые!
А старушка тотчас: нет.
- Он - не в церковь. Бактисты мы, - так она произнесла. - У нас молельный дом.
- Но разве семинария таких готовит? - неуверенно удивился художник.