Светились в густых сумерках лиловые очи казака, проплыл мимо посёлок Октябрьский, он забыл туда свернуть, погрузившись в размышления, почему лучший из Иванов на Руси всегда в дурачках ходит, и никому невдомёк, кроме, разве, нас - честного казака да меня, Василисы Премудрой, что повстречался нам как есть Иван-царевич в эту осеннюю грозу.
Едем мы дальше, вот уже и Челябинск показался. Дождь кончился, гром больше не гремел, и стало вдруг слышно, как скребут понапрасну дворники по стёклам Витиной машины. Давно вхолостую скребут. Очнулся Витя, выключил дворники, разул глаза-то на свету городских магистралей, видит, никакая не Василиса, обыкновенная баба. И я тоже гляжу - никакой не казак, а инженер из Сельхозтехники. Батюшки, что за наваждение было!
Давай мы разговор вести про трактор К-700, тут и приехали. Вышла я из машины, иду соображаю, что же то было: заколдованное место или заколдованное время, когда гремит осенний гром, происходит явление святого Вани Небогатова народу, и возникает невесть откуда по его молитве честной казак Витя мне во спасение.
А инженер из Сельхозтехники ехал тем временем назад, недоумевая, какой чёрт понёс его в такую погоду в город отвозить незнакомую бабу. Его недоумение ещё умножилось, когда его остановил гаишник и оштрафовал за плохой глушитель, а вслед затем он проколол колесо, поменял его под возобновившимся дождём в темноте и через двенадцать минут проколол и эту запаску. И он проклял всё на свете, и святого Ваню Небогатова, и все его чудеса, и ведь я ничего не преувеличила в этой истории, всё так и было, начиная с грома и кончая двумя колёсами.
Но уже из того, что я знаю про колёса, легко догадаться, что это не конец истории.
1988
БАПТИСТКА
Влипли мы. И выкручивайся кто как знает.
Жить в этой стране - да и не только в ней - да и вообще: жить...! Стыдно, конечно.
Но, так уж исторически сложилось, ты живешь.
{НАШ оборот).
Челябинск выплавляет в год семь миллионов тонн стали (счастливое число). Зачем, когда другие, равновеликие страны, насыщают все потребности двумя миллионами тонн нержавейки - это вопрос другой. А вот на культуру в этом городе расходуется 0,23 процента бюджета - супротив семи-восьми, обычных в мире. Во всей России только Колыма и остров Сахалин чуть приотстали от Челябинска по культуре.
Это лишь полприсказки.
Есть, тем не менее, и опера, и ТЮЗ (без помещения), и драма, и кукольный театр, и есть отделения творческих союзов: художников, писателей и даже композиторов. Что поделаешь, продолжает всех этих невтонов российская земля рождать. А родятся - выставки им подавай, зрителя-слушателя, участие в событиях, просто, наконец, работу. А оно всё для удобства сосредоточено в Москве. Исторически сложилось такое разделение: все семь миллионов тонн стали - в Челябинске, а все семьсот семьдесят семь точек приложения культуры - в Москве.
(Не злиться, не злиться, не злиться!)
Ну вот присказку и одолели.
Итак, жил-был художник...
Стоп, еще забыли: Москва получает в год на жителя 160 кг мяса, районы Крайнего Севера - 70, промышленные центры Сибири и Урала - 50-65, Черноземье-48, прочая Расея - 37. Видите.
А у художника дети. Двое. Большой и маленький. Большой уже вырос, а маленький еще не вырос. Он плохо растет, его бы подкормить. Апельсины и лимоны только на рынке, по десять, яблоки по четыре, сыру не бывает в принципе ни-ког-да. Ни-где. Художник летит из Москвы -везет...
Он уже дал в Банном переулке объявление, что его четырехкомнатная квартира в центре, вся из себя полнометражная (местные власти, кстати, художника ценят, но всё, что сложилось исторически, они изменить не в силах), меняется на квартиру в Москве. Дал объявление и ждет. И вскоре убеждается, что до тех пор, пока Москва столица нашей Родины, оттуда не выманишь ни одного жителя.
Нет, бывает, конечно, иногда случается... Например, какой-нибудь дедушка в однокомнатной квартире в Бирюлеве перед тем, как помереть, решается осчастливить челябинских родственников и выменивает для них на своё Бирюлево трехкомнатную квартиру.
И вот однажды вечером в доме художника раздаётся телефонный звонок. (Наконец-то с присказкой покончено). Уютный голос старушки спрашивает: объявление давали? Давали - художник задрожал, потому что даже если последует самое несусветное предложение, всё же процесс хоть как-то сдвинулся. И старушка малограмотно сообщает ему: «У нас в
Понимаете? Понимаете ли, как вам объяснить. Вообще-то ведь он ненавидит эту Москву не меньше вашего. За её перенаселённость, озлобленность и громадность. Так жизнь ненавидят за боль и неудобства, какие она причиняет. Тоже мне, радость - жить!.. Но альтернатива-то какая?
Он художник, понимаете, не тот великий, который уже превыше места и времени, который нуждается только в покое, холстах и красках, он обыкновенный, средний, очень работоспособный, книги он любит оформлять, ему работодатели нужны, ему эта Москва нужна для жизни.