Избранные рассказы. Хронологически

Её охватило божественным пламенем. Она будет хорошим инженером… В дипломе стояла оценка отлично, но дело не в оценке: не у неё одной – но больше никого председатель не наградил заветным этим обещанием: «Вы будете хорошим инженером». Он ей пообещал большое будущее, да что там пообещал – он дал его, он ей обеспечил его, потому что она поверила пророчеству так страстно, так безудержно, так сильно, что теперь никто не смог бы разубедить её в этом. Никто на свете не мог теперь сомневаться в ней, ибо слова этого пророчества отпечатались в её взгляде, они зажглись у неё во лбу огненными письменами, они стояли начертанными на её развёрнутых плечах, на бесстрашной с той поры её походке: «хороший инженер!», и так оно и было, мир стоит на законах силы, и где он теперь, председатель комиссии, ведавший раздачей силы, благослови его Господь!

И именно таранной этой, новой, всепокоряющей походкой она и шла теперь домой – не шла, летела, и мама на скамейке под сиренью с толстым ребёнком на коленях сразу издали увидела: «хороший инженер», да, безусловно, это было видно всякому, и счастье коротким замыканием прошило маму, она поднялась навстречу дочери, с ребёнком на руках, но ноги не держали, облегчение от долгого волнения обессилило её, она снова опустилась на скамейку и заплакала; она плакала от счастья, что дочь её хороший инженер и что отныне наступит перемена и её судьбы; она плакала от горя, что так долго не наступала эта перемена, что жизнь так трудна и бедна, что муж в тюрьме; и дочь плакала вместе с нею от всего того же самого; и только младенец не плакал, а недоумённо поводил на них глазами и нетерпеливо беспокоился, чтоб скорее дали ему грудь; они прошли в дом, грудь за день переполнилась до боли молоком, за этот долгий трудный день; она быстро сбросила своё торжественное платье и сунула нетерпеливому дитяти переполненный источник, и они продолжали с мамой счастливо и бедственно плакать, а дитя, безмятежно ворочая глазами, мощными засосами вытягивало из неё своё пропитание, так что журчание отдавалось в костях её худого тела, как в гулком помещении.

Ей полагался отпуск после защиты, стипендию давали и за июль, но она тотчас устроилась на работу, чтобы скорее получать зарплату, чтобы кочилась проклятая эта невыносимая бедность. И вскоре на работе она влюбилась с первого взгляда в новичка, и на сей раз события развивались очень быстро, в полном драматургическом соответствии, на сей раз она была отважна и жадна, уж так она наголодалась по удаче и любви; во время тайных свиданий молоко сочилось из её сосков, а однажды, когда они с возлюбленным, смеясь, выбегали из дверей его дома на улицу, она натолкнулась на взгляд мужа. Счастливая улыбка так и размазалась по её лицу, она застыла, но муж отвёл глаза, как незнакомый, и прошёл дальше по улице, толкая перед собой коляску с их ребёнком.

Вот, значит, и такая минутка беспощадного стыда была в её жизни.

Много чего было. Молодость – как самолёт на взлёте: перегрузки, тошнота, провалы. С тех пор прошло довольно времени, самолёт набрал скорость и должную высоту. Больше не случалось у неё таких тяжёлых месяцев, как те, перед дипломом. Такой измученной и несчастной, как тогда, она себя уже не чувствовала больше. Быть может, в юности несчастье потому так больно, что его не ждёшь. Потом привыкаешь: несчастье глубоко нормально! – и закаляешься, перестаёшь замечать. Напротив, подарки судьбы теперь неожиданны и потрясают: что, это мне? Тебе, тебе, кому же, и счастье – магниевой вспышкой, ах, кажется, моргнула! Вот парадокс, юность – пора несчастий, а зрелость, получается, наоборот.

Проходит время. По полу комнаты ползает черепаха Агриппина, которая живёт здесь уже пять лет; в доме три человека, но Агриппина из всех выделяет хозяйку: когда хочет есть, подползает к ноге и карабкается на туфлю. Хозяйка понимает сигнал, берёт черепаху в руки, гладит её бесчувственный (бесчувственный?) панцирь и приговаривает нежные слова; черепаха доверчиво раслабляется, провисают её лапы и голова, как у разнеженной кошки, хозяйка несёт её на кухню и кормит на полу: капустой, огурцом, а то и хлебом. Наевшись, черепаха возвращается в комнату хозяйки и надолго успокаивается. По старинному китайскому поверью, кто приручит черепаху, у того не иссякают человеческие чувства. Поверье справедливо, видимо, взаимно; это знают обе – черепаха и хозяйка, это их общая тайна, и они друг другом дорожат. Панцирь Агриппины лоснится и поблёскивает, волосы хозяйки вьются надёжными тугими завитками.

1988

Лучший из Иванов на Руси всегда дурак

Я приехала сюда уже под вечер, исполнила порученное, и тотчас надо было мне назад.

Начался понемногу дождь, потом он врезал, я вбежала под навес автобусной остановки. Никого там больше не было, день кончился, и все давно сидели по домам.

Грянул гром, да сильно, а дело было в сентябре, едва успела я перекреститься, как под навес вбежал с велосипедом, спасаясь от дождя, какой-то дяденька, фуфайка на нём уже немного вымокла.