Избранные рассказы. Хронологически

Он рисовал картины одну страшней другой, медно рыдал и испытывал облегчение, травя себя.

Потом плач далёкого ребёнка стих. Значит, и дочка заснула. Можешь уснуть и ты. А завтра встанешь и пойдёшь на работу…

Ну вот, и придёшь ты завтра на работу – и что? Там в макетном зале распростёрся на полу каркас химцеха, он сделан из чего придётся, но точно по размерам в масштабе, ты начиняешь его нутро. Вылавливаешь ошибки конструктора, вызываешь его по телефону, и он прибегает, бледный, аж вспотеет, а ты молчком протянешь ему деталь, сделанную по его чертежу, пусть чешет лоб, а ты будешь стоять, такой вот безошибочный герой, смотреть, как он станет выпутываться. А потом, без четверти пять, отложишь кусок плексигласа с торчащей в его прозрачном теле пилой, расслабишься, потянешься, вымоешь руки, снимешь чёрный сатиновый халат с налипшими опилками и поедешь домой – дверь откроешь, она к тебе затопает, радостно выкрикивая что-то среднее между «баба» и «папа», а жена выйдет погреться у этой умильной сцены: как ты вознёс её к себе наверх, прижал и замер – слушаешь, как она копошится, высвобождаясь из тесноты рук…

Да, именно так всё и было. И даже сегодня ещё – вплоть до «о, пахнет горелым…» Так было всё налажено, так подогнано одно к другому, как детали одного узла: макетная – плексиглас – ошибка конструктора – устал – домой – дочка… Дочка – как завершающий здание шпиль, окончательность смысла. Вот его обрубили, шпиль, и вопреки всем порядкам природы здание рушится до основания, всё лишается смысла: и домой, и умывалка, и устал, и ошибка конструктора, и макетная – как будто стояло оно на шпиле, а не на фундаменте.

А ведь вполне благодушно сказал: «О, пахнет горелым: родимый дом. Но ничего, отечества и дым…», но она вдруг раздражённо что-то про его паразитизм, что он сам такой, отлынивает от работы в саду и прячется за спину тестя, тому пришлось и навоз привезти, и песок ребёнку в песочницу. А он на это обозлился, натянулся весь и металлически ответил, что о своём ребёнке сам в состоянии позаботиться и был бы премного благодарен тестю, если бы тот не совался куда не просят. А она: если бы он не совался, то воз и поныне… и так далее, неохота вспоминать, завтра он придёт в макетный зал, а его пила торчит, уперевшись зубьями в прозрачный монолит пластмассы, как он оставил её вчера, но теперь всё уже будет другое, потому что вчера, когда оставил, была дочка, а сейчас больше её нет у него, и как же надо будет себя обмануть, обвести вокруг пальца, чтобы со вчерашней деловитостью тягать эту пилу туда-сюда и, уставши, окидывать любовным взором сделанную работу. На кой эта работа, если потом руки будут пусты, тщетны, как паразиты какие-нибудь, и не будет им оправдания, и не будет вознаграждения (взять осторожно на руки, а косточки неспелые, рёбрышки – так и подадутся под пальцами…), ничего больше в этих руках не будет, кроме пилы – так зачем и пила, с нею как клоун становишься, деловой такой – смех да и только, ведь серьёзное на свете есть только одно: это «гуль-глюль-гали», выводимое над твоим ухом, - поистине труд, а ночью она жалобно заплачет, а ты будешь спать далеко от неё, тут, в постыдном покое, никто не потревожит сон, в безделье ты будешь жить и жрать свою рыбу один. И некому будет перебить твоё пищеварение, не придётся больше вскакивать среди ужина с полным ртом и бежать за горшком, когда она вдруг задумалась посреди кухни и сосредоточенно закряхтела.

Будешь теперь, как дезертир, питать своё драгоценное брюхо пищей, заботиться о себе и лелеять свою ненаглядную жизнь!..

Или собачку себе заведёшь, будешь с ней носиться, кормить её, обихаживать…

Ничего, привыкнешь.

Привычка – страшное дело. Это пока не привык, невыносимо. А потом ничего. Вон, зубы когда вставил, они сперва мешали, потом забыл про них. Даже чужое железо во рту и то принимает удобный вид!

Да, вставил вот зубы… Старый, чего там, тридцать пять, и на остановке с ним недавно женщина заговорила молодая без всяких затруднений – потому что он старый. Так она могла бы заговорить и со старушкой, и с ребёнком, но никогда с мужчиной, годным ей в пару. Дурень! Остолоп…

Отмирает по частям жизнь, не вся сразу; как ступенчатая ракета: отваливается кусками, и не слышишь потерь.

И незаметно, милосердно природа погрузила его в сон, как ребёнка погружают в ванну: постепенно, чтоб не испугался. До утра он отдохнёт и накопит силы работать и чувствовать.