Избранные рассказы. Хронологически

-Ты смотри-ка, есть ещё где-то хуже Челябинска! – обрадовалась женщина. – А чем же кормить детей? – встревожилась. – Вот потому и не рожают! – догадалась.

Снег окончательно сошёл, трава наливается соком. В субботник вылизали весь город, и дождь его обмыл. Улица опустела к вечеру, дома стояли румяные от заката, бежали по тротуару две спортсменки. Радостно их окликнул, свесившись из окна общежития, мордастый парень: «Побежали, девчата!» – и заржал, счастливый, что весна, вечер, бегут вот девчата – как подтверждение наличия у жизни смысла, гармонии и порядка. (Хороший город!) И Лена подумала, что вначале у жизни, может, и не было смысла, но он копится отдельными усилиями всех людей. Впрочем, мысль Лены не имела общественного значения, ведь Лена всё ещё была лишь домохозяйка.

Ждали у подъезда мусорную машину, соседка Валя сказала:

-У меня ведь двое детей, ты не заметила? Один лежит.

Когда-то она должна была это сказать.

-Что, болеет?

-Да, - Валя старалась сделать свои слова понезаметнее (так хорошая медсестра умеет поставить укол, что не почувствуешь), - ему полтора года, в четыре месяца заболел энцефалитом, и теперь он уже полный дурак.

Весь двор на виду. Каждое утро приезжает слесарь на своих «жигулях» и привозит товарищей. К этому времени нужно успеть запастись водой. В девять они отключают её и потрошат в подвале трубы: выбрасывают старые, варят новые. Они работают без передышки часов до пяти, и видно, как они возятся во дворе со сварочными баллонами, с трубами, как испачканы их брезентовые спецовки и как накапливается усталость к концу дня.

Лена смотрит только на одного из них, потому что он – знакомый.

Вечером опять появляется в кранах вода.

Ночью Лена проснулась от детского плача. Плакал Валин ребёнок за стеной. Валя так и говорила о нём: «ребёнок». Потому что ни «мальчик», ни имя, выделяющее человека из подобных ему, тут не годились. Неконкретное, безличное «ребёнок» – так легче, потому что личности дитя лишено. Валя уже «привыкла», ей «хоть бы что» – но вот он плачет от боли, то жалобно поскуливая, то вскрикивая в страхе, кто-то ест его изнутри, как лисёнок под одеждой маленького римлянина, кто-то его жрёт, и он поэтому – жертва, детская жертва какой-то невидимой силе, а взрослые, хоть бы и сгрудились вокруг него стенкой, не в силах заслонить его, и Лена зажмуривает глаза и молится: «Господи, да что же это…» – в унижении, какое чувствует взрослый, предавший младенца. Оставивший его без помощи на растерзание.

Потом, нескоро, стихло. Лена заснула, и ей приснился утешительный сон, будто она берёт этого мальчика на руки, а он разговаривает с ней и всё понимает. Ну, думает Лена, если это – «полный дурак», то ещё ничего, терпимо…

Позвонил у двери слесарь, передал из домоуправления расчётную книжку. Он внимательно поздоровался с поклоном головы и обозначил на лице самое почтительное отношение. И целый день Лене видно из окна, как он работает во дворе, ходит в робе, усталый, не заботясь о походке. Ещё бегают по двору два маленьких брата из многодетной семьи, один рыжий, другой чёрный. От разных отцов. В садик они не ходят, так растут, по милости природы. Природа к ним милостива. Вот старший рыжий нечаянно сбил с ног младшего чёрного и растерянно стоит над ним, а тот вопит. Помог ему подняться, и чёрный, всхлипывая, в яростной обиде ударил брата. Рыжий принял удар скрепясь – лишь бы тому стало легче. Тот ещё раз ударил – рыжий ещё раз принял. Потом, постояв немного, пораздумав, виновато и осторожно обнял своего меньшого братана.

На пасху продаются всюду куличи, помазанные белой помадкой, посыпанные разноцветной крошкой. Кто-то из гостей спросил просто так: а что, собственно, означают эти куличи?

-Древний фаллический символ, - сказал муж Лены.

Лена смотрела на своего мужа, и всё, всё в нём вызывало её раздажение, сама его красота и ум тоже. Они прожили вместе пять лет, и для первых трёх годилось наименование любви. Но что же теперь? Может, усталость переезда? Пройдёт она? Или любовь была лишь уловкой природы, принудившей их продлить род? И теперь, когда ребёнок рождён, любовь удаляется со сцены, как актёр, сыгравший свою роль. И остаются одни декорации, да и с них уже краска облезла. Неужели всё? Подруга на вопрос: «У тебя что, кто-то есть?» – умудрённо вздохнула, как о неизбежном: «А как же: надо ведь иметь какой-то стимул». И просвещала: «Эти инъекции свежего, на стороне, новенького – они необходимы, как диабетику регулярные дозы инсулина»…