Избранные рассказы. Хронологически

-Ага, мам! – срочно согласилась жена и, устыдившись этой срочности, виновато прибавила: - Папе привет!

Да уж конечно привет, а как же… Не надо оправдываться, все понятливо простят друг друга.

Они пошли. Шум волнения в сердце утих, в тишине они смутились, и каждый погрустнел – так упругие шары, по школьному учебнику, столкнувшись, сближаются плотнее своих пределов, зато в следующий момент силою этого избыточного сближения отталкиваются врозь.

Он ведь уже произвёл за вчерашний вечер и ночь и за сегодняшний день – такое огромное время! - уже произвёл над собой то отсекновение, и уж срез начал затягиваться понемногу, а к срезу приставили отсечённое и ждут, чтоб оно приросло к старому месту.

А она спохватилась и возобновила свою обиду, сочтя прощение слишком поспешным: дёшево отделался!

И так они шли и молчали и друг на друга не глядели.

Зато голова дочки вертелась во все стороны. Она подбирала на дороге камушки, она совала палец в выщербинки асфальта, и нужно было её поднимать и отряхивать, потому что всякий раз она успевала сесть и удобно расположиться для своих исследований. Её брали на руки, а она, досадуя, отвоёвывала камешек, который пытались вытряхнуть из её кулака, а отвоевав, забывала о нём, роняла и принималась петь своё «ляль-ляль», кивая себе головой, а родители тогда оглядывались друг на друга, чтобы разделить безоружную улыбку по своей дочке, и это было им нетрудно.

-Гляди, - наконец обратился он к жене, и голос растопился, - видишь, во-он те дома вдали, а раньше их не было видно с этого места. Я этот эффект вчера открыл: земля колеблется, бугрится и опадает.

-Да ты просто раньше не смотрел, вот и не видно было, - жена улыбалась, но теперь улыбка относилась не к дочери.

Он нагнулся опять за девочкой, а когда выпрямился, жена шла впереди, она была в босоножках, но – он себя специально проверил – ничего, на сей раз ничего… Каблуки, пятки – ничего, без отвращения…

Ночью они лежали в своей постели – непривычные, как новички. Всякий раз после ссоры приходится начинать всё заново. Почему-то с каждым разом всё трудней.

Она лежала неподвижно: соблюдала гордость, а он тоже прирос спиной, оцепенел в темноте и весь затормозился. Он понимал, что должен сам, первый, но всё откладывал, медлил, ему было тоскливо и хотелось снова плакать. Как будто жаль было расставаться с вчерашним. Как будто разлюбил счастье.

Он думал о том, что всегда будет теперь жить здесь, потому что к их дивану приставлена буквой Г деревянная кроватка. Он теперь пугливый раб, его сломали. Всё стерпит, ненависть свою удушит, лишь бы не отсекать больше от себя эту пуповину. И лучше всего ему постараться полюбить жену и держаться за эту любовь изо всех сил, как за костыль держится безногий, ибо иначе ему не ходить. И так ему стало жаль себя, что задрожало сердце и пролилось, как стакан воды в трясущихся руках.

Потом он сказал себе: ничего, утро вечера мудренее – и понемногу успокоился.

Жена его была румяная медсестра, он вспомнил свой сон, потом сделал над собой усилие, вздохнул и с неизбежностью медленно повернулся.

1984

ДОМОХОЗЯЙКА

На всю даль улицы простёрся вой сирены, вдоль собственного вопля мчалась не смолкая пожарная машина, подлетая на ухабах, и Лена заплакала в своей квартире от чьей-то невидимой беды. Следующие машины пронеслись молча и сосредоточенно, но где-то включилась завдская сирена тревоги. Нет звука ужасней, а чувства Лены больно обострены: вчера приехали в этот незнакомый город, в эту квартиру, вещи свалены в кучу, двухлетняя дочка неприкаянно ходит из угла в угол, ночевали на полу, и Лена не знает, за что хвататься. Сирена смолкла, тревога скрылась в прошедшем времени. Наползли, как муравьи, на чистое место тишины другие, мирные звуки. Побрякивали трамваи, ворочались громоздкие троллейбусы, Лена успокоилась. Она была пока чужая этому городу, и труд её не пригождался выполнению его планов, и никому не помогали её слёзы. Всё, что с ней происходило, не имело для общества пользы. Она была домохозяйкой.

К соседке Вале то и дело за чем-нибудь: новосёлы ведь.

Пришёл по вызову слесарь, спросил внимательно, как врач:

-Что у вас?

Он был плотный, некрасивый, но глядел в лицо глубоко и любопытно и оттого становился очень знакомым – а у знакомого уже не видишь внешности. А батарею, сказал, починит летом. Вызов делать не надо, он так запомнит.

Программа «Время» здесь в полдевятого. Рабочему классу рано вставать. Рабочий город Челябинск.

Дотаивает снег, грязно, Лена таскает дочку на руках.

Прохожие на улицах тоже порожняком не ходят, уйма детей.

-А что, стали платить – вот и рожают, - рассудила попутчица в трамвае. Иная попутчица знает всё про всё. Очень удивилась, что в сибирском городе, откуда Лена недавно, детей не прибавляется, хоть и стали платить.

-Ну а вообще, как там у вас? – глаза попутчицы зажглись: сейчас и про тот город всё будет знать.

-Чуть похолодней.

-А снабжение?

-Там с молоком хуже. Сливок нет.