Из меди и перьев

– Не стоит, Кая, тебе ни к чему, – он нахмурился. – Для тебя я Морелла. Для всех я Морелла, служитель Совета. Ты же знаешь, что я лгу, тебе того должно быть достаточно. В отличии от тебя, пичужка, я своих родителей знал, прежде чем их выселили на остров. Мне было шестнадцать, когда за ними пришли, как за тобой, засадили их в клетку. Я долго скитался по городам и поселкам. Однажды я остановился на постоялом дворе, туда заехал юнец. При нем было письмо для Совета. Ты же знаешь, какими разговорчивыми могут быть путники, если предложить им пинту-другую. Стоит ли тебе говорить, что от юнца я избавился.

Кая смотрела на него, даже не дрогнув, водя пальцем по жесткой щетине.

– Вряд ли он выжил, с такими-то ранами, – мужчина пожал плечами и продолжил. – Я взял его письмо. Оно и было на имя Мореллы. И вот я здесь, и Мария-Альберта мне верит. С какой бы радостью я всадил нож ей под ребра, с какой бы радостью разорвал ее белую кожу. Пожалуй, только эта ненависть роднит нас с тобой с Горными домами. Она ненавидит всех чужаков. А потому подсылала убийц и к горцам, и к нам. Ей всегда мало власти.

– Я слышала от жителей, будто она хороша, – ненароком промолвила Кая. – Что она заботится о своих и что город ее процветает.

– Мы не свои, Кая-Марта. И ты это знаешь. Наш долг в другом.

Кая-Марта вздохнула и отстранилась. Она знала, о чем он хочет поведать. Да, Морелла был таким же, как и она, Морелла был сирином, а значит, и спорить с ним было бессмысленно. Околдовывать песнями, сказками, как она, он не умел, это женщины только могли. Но скольких он погубил, Кае хотелось не думать. Он никогда не был в плену, он никогда не знал, каково это – дать слово крови и держать его пуще всей жизни. Он не раз рассказывал ей, в чем этот «долг» состоит.

– Ты все также работаешь на людей, Кая-Марта? – тихо, но веско спросил он, пытаясь заглянуть ей в глаза, которые та всегда отводила. – Все также пресмыкаешься перед теми, кто нас ненавидит и мучает наших друзей?

– Я не могу порвать эту связь, любимый, – с раздражением сказала она. – Не могу, ты ведь знаешь, что слово крови лежит на мне тяжким грузом. Я не знаю, что со мной станется, если я нарушу его. Может, я стану проклятой и несчастной навеки, может, умру, когда закатится солнце – ты этого хочешь?

– Я хочу, чтобы ты стала свободной. Наконец отбросила эти дешевые предрассудки и стала той, кем всегда должна была быть. Ведь ты прекрасна, Кая-Марта, прекрасна, и создана быть королевой в этих сумрачных небесах, как и каждая из нашего рода. Из нашего погибшего рода. А ты, как комнатный пес на веревке. Скажи, разве ты этой жизни хотела? Разве о том ты мечтала? Ты ведь знаешь, о чем я толкую…

О да, она знала. Она знала, и она снова поежилась. Морелла рассказывал ей о том, что творится на острове Серебряных шахт. Она и сама слышала песни их в клетках. Старики рассказывали, что они погибли давно. Сгинули в этих клетках и ничто больше их уже не вернет. Но Кая видела и тени, и песни слышала отголосками. Они живы. И сколько их, она знать толком не знала.

– Ты знаешь, что наш род уцелел, – его шепот был совсем рядом с ее ухом. – Ты знаешь, они там, в горах. Они в клетках, голодные, несчастные. Ждут. Я не завидую тому человеку, который попадется им. Который решит открыть разом все клетки. Всю сотню. Ты же знаешь, что дальше случится…

– Я знаю, что случится, – Кая прикрыла глаза. Она представила, как стая голодных хищников врывается в город. Именно в город, не в лес за дичью. Только месть согревает на тех берегах. Они ворвутся в этот город, а потом на нем камня на камне и то не останется. Не будет ни Исолта, ни Горных домов. Только развалины да растерзанный люд. Кая вспомнила тех детей-несмышленышей, которым рассказывала сказки. Человеческих детей, единственных, которые ни в чем ее не упрекали, и поняла, что больше такого не будет.

– Морелла, ты правда этого хочешь? – прошептала она. – Ты правда хочешь, чтобы они вернулись?

– Они должны вернуться, Кая, – глаза сирина горели лихорадочным суровым огнем. – Они вернутся, и наконец-то будет порядок. Возможно даже ты найдешь себе снова родню.

– У меня была родня, – Кая вспомнила и свою старушку-мать, и приемного отца, который учил ее строгать кораблики из бересты по весне. – Была…

– Они не пощадили тебя и сразу же отправили в заточение, где же их родительская любовь? – Морелла не спорил, он только спрашивал. От этого было хуже всего. – Они оставили тебя одну на пустынном берегу и даже не постарались тебе помочь, отбить от народа, спасти. Это все их вина, не твоя, неужели тебе не хочется мести?

Та молчала. Волосы из растрепанных кос лезли в глаза и на губы.

– Ты убьешь его, Кая.

Она удивленно подняла голову вверх. Когда она перестала понимать что-либо?

– Кого? – прошептала она. – Кого, любимый?

– Своего господина, – ответил тот просто. – Ты убьешь его еще на этой неделе. Растерзаешь его на куски, а потом отправишься со мной на остров Серебряных шахт. У нас много работы.

– А что с рыцарем? – тихо спросила она. – Что мне делать с Эбертом Гальва?