Из меди и перьев

Сольвег вспоминала Микаэля и его предупреждения, но разум делал это смутно и неохотно, точно мысль ее пробиралась через толстую вязь паутины. Да, он говорил ей почему-то о том, что Кая опасна. Но почему? Почему он это ей говорил? Сольвег нахмурилась и попыталась вызвать в мозгу образ южанина. Вот Микаэль, вот этот надоедливый Ниле, точно стоит прямо перед ней и опять хорохорится, говорит небылицы и прочий вздор, что взбредет в его бедовую голову. Но стоило ей начать вспоминать его предостережения, как перед глазами и в мыслях все плыло и она не могла ни вспомнить, ни уловить его слов. Она вспоминала их вечерние посиделки в беседке. Вспоминала, как Руза приносила им дымящийся мятный чай в стеклянном чайничке, как Ниле отрезал туда добрую половину лимона с сахаром, а потом чавкал ей без зазрения совести. Он говорил ей про свою юность и детство, про то, что с таким характером Каталине не подыскать благородного мужа, что однажды он напоил Эберта Гальва яблочным уксусом вместо белого вина, что Мария-Альберта обещала сама отдать долг за брата – главу Совета. Сольвег помнила все это в мельчайших подробностях. Не помнила только, что было после слов «берегись Каю-Марту». Чего там беречься. Кая мельче и хрупче нее, такую толкнешь, она упадет поди, разобьется, как ваза хрустальная. Но южанин настаивал, и Сольвег не помнила почему. «Потому что она обманщица. Потому что чаровница. Потому что она вор и украла у нас нашего Эберта. Потому что убийца.» Потому что она сирин, мелькнуло жалко где-то в голове и потухло. Сольвег вздрогнула и помотала головой. Мысли опять поплыли и перепутались. Какие глупости, сказала она себе, взглянув на подругу. Мысль погасла так же быстро, как и появилась, и она снова ощутила покой. А Ниле? Может, она была слишком наивна и одинока, когда сочла его другом.

Когда они пришли на место, на небе уже было звездно, а от росы промокали башмаки. Кая-Марта остановилась у своего шатра и, как и много раз до этого, приветственно приподняла полог перед Сольвег. Она кивнула, мол, заходи. Сольвег шмыгнула внутрь, как мышь, и со вздохом облегчения уселась на свой привычный стул. Осторожно она сняла башмачки и почувствовала босыми ногами ворох опилок, которыми был выстлан пол. Кая-Марта задернула полог и села напротив.

– Твой друг был сегодня не очень-то любезен, как думаешь?

Она ощутила внезапный стыд, вспомнив разъяренное лицо Микаэля, его крики и ругань, крепкую хватку на тонком запястье Каи. Для чего он это делал, снова всплыл старый вопрос. Сольвег удивленно моргнула. Она ведь с минуту назад о том думала, но правильный ответ исчез из ее головы без следа.

– Извини его, – ответила красавица, поднося руку к гудевшей голове. – Я не знаю, что на него нашло. Он порой надоедлив и глуп, но у него доброе сердце.

Запах сушеных трав в ящиках, как всегда, одуряющий, может, это от него у нее такая слабость и тяжесть на сердце. Впервые за столько недель живот перестал ныть, но она не могла сказать, что ей полегчало. Он болел, почти не переставая, уже много дней. С тех самых пор как приходил Магнус. Рука Каи ласково легла ей на лоб. Тот был покрыт испариной.

– Этот южанин не нужен тебе, моя дорогая, – голос ее был певучим и нежным. – Зачем тебе нужен грубиян и бездельник. Я же твой друг, Сольвег. Только я.

Она протянула руку и гладила ее по темным, спутавшимся после танцев волосам. Сольвег чувствовала, как слипаются глаза, но упрямо смотрела на отбитый уголок чашки, прогоняя от себя сон.

– Как ты оказалась на балу, Кая? – выпалила Сольвег, мягко убрав руку подруги со своих волос. – Там ведь столько напыщенных толстых лиц. Ты и они…

– Меня пригласил Эберт, родная, – Кая мягко улыбнулась и принялась разливать чай. Запах мяты с ромашкой поднимался вместе с паром.

Сольвег не хотела пить, но отказаться было неловко. Она нахмурила лоб и попыталась вспомнить, с какого момента эта девушка начала называть ее сестрой и родной. Странно все это. Прежде Сольвег редко кого подпускала близко. Тем более незнакомцев. Тем более тех, с кем она виделась – сколько раз встречалась она с Каей-Мартой? Ведь сегодня будет раз десятый, не больше. А она у нее сидит, точно близкая гостья, и дозволяет касаться волос руками. Что-то не то здесь, и что – Сольвег не знала.

– Меня пригласил Эберт, а я не смогла ему отказать. Как же отказать имениннику-другу. Бал в поместье, где сотни свечей, где вино из погребов течет, точно ручьем – много ли надо для счастья деревенской девчонке. Он и платье мне подарил, – она провела рукой по серебристой белой ткани и улыбнулась. Красные васильки в ее волосах уже начали увядать.

Вновь укол ревности кольнул сердце, и она с горечью посмотрела на свое платье из самого дешевого атласа, которым прежде так гордилась. Следующий вопрос сорвался с ее губ так быстро и просто, будто много дней собиралась она его задать.

– Вы с Эбертом влюблены?

Кая перевела на нее взгляд. Ее глаза казались слишком большими.

– В кого?