Из меди и перьев

Она вышла на широкое крыльцо. Кое-где колонны начали трескаться, с них обваливалась штукатурка, а плитка под ногами была выцветшая. Этот дом истрепался, как и ее прошлая жизнь, истерся, стал тусклым и ветхим, как ранняя юность и прошлое. Пора оставить его за порогом. Она сделала шаг, второй. Пока было так просто идти, о будущем она не задумывалась, и только солнце вечернее мягко грело после дождя. Кто-то осторожно схватил ее за рукав. Сольвег обернулась.

– Госпожа, – послышался неуверенный и вкрадчивый голос. – Госпожа, вы уходите?

Мария, все такая же глуповатая и в кудряшках служанка, которая не побоялась и пошла к ней работать. Она так глупа – или добра, кто знает – что осмелилась и коснуться ее, и заговорить без прямого вопроса. Губы Сольвег тронула нежданная улыбка.

– Да, Мария, я ухожу. Ты слышала, что сказал мой отец. И, пожалуй, тебе лучше не говорить со мной, если хочешь сохранить за собой это место.

Девчонка замялась.

– Я тут… Припасла для вас кое-что. В дорогу. Нелегко поди без крыши над головой.

Она протянула ей цветастый кулек из кухонного полотенца. Он был теплым и из него пахло сырными булочками. Единственным, что Мария умела сносно готовить.

– Спасибо, – Сольвег кивнула с легкой насмешкой. – Это всегда пригодится. Будь здорова.

Она медленно пошла к калитке. У самого выхода ее снова догнал голос Марии.

– Госпожа, куда вы пойдете? Вы уедете из Исолта? Навсегда?

Сольвег затормозила, а пальцы невольно сжали дерево старой калитки. Бросить все? Уехать из Исолта? Несомненно. Но еще не сейчас.

– Знаешь дом Ниле, Мария? – спросила она. – Тот, что возле яблоневых садов? Я буду там. Пока. На случай, если я пошлю зачем-то, что забыла в этом проклятом доме.

– Хорошо, что у вас есть друзья в городе, госпожа, – девчонка всплеснула руками и прижала их к груди.

Друзья. Как-то отреагирует ее «друг», когда она предстанет на его пороге с тюками да сырными булочками. Разве что едой и попытаться задобрить такого обжору.

А теперь она сидела с ним за одним столом, и он, как ни в чем не бывало, уплетал эти булочки со стаканом холодного молока. Она добрела до их дома только под вечер – заблудилась по дороге в городе. На небе уже оставалась только тонкая светлая полоска на западе и, если присмотреться, то можно было заметить на небе пару первых звездочек. Она тогда постучала, и ей отворила даже не служанка, а кто-то из его младших братьев. Они были все перемазаны в чем-то похожем на сок клубники, а в волосах торчали воткнутые туда перья курицы. Одна из богатейших семей города и никакого нелепого этикета и дети ведут себя как будто действительно дети. Ее же гувернантка наказывала за помятую юбку. После Микаэль разогнал детей, вышел сам. Посмотрел на ее завязанные тюки, на старый дорожный плащ, чей подол покрылся серой пылью. Она только успела что-то невнятное пролепетать, что вернулся отец, что он нынче богат, что он выставил ее за ворота. Он не дослушал, перебил, сказал: «Я все знаю», а потом пошире приоткрыл дверь, пропуская ее.

Он выделил ей милейшую комнатку для гостей, там балкон выходил на сад и всю теплую ночь до нее доносился аромат пионов. Она давно не спала так сладко. На утро даже не сразу поняла, сколько проблем на нее навалилось. Утром же к ней вбежало странное создание лет двенадцати на тонких ножках в нежно-зеленом с белым платьице. Она отдернула шторы и со смехом бухнула на прикроватный столик большой кувшин с водой для умывания, расплескав половину. Только потом в столовой она узнала, что зовут девочку Каталиной и что она любимая младшая сестрица ее гостеприимного хозяина. Каталина сидела на другом конце стола и с удовольствием вылавливала из каши кусочки персика. Ее прочие братья уже позавтракали и отправились безобразничать во двор, старательно прячась от учителей-гувернеров. Из окон доносились их крики и стук палок, будто сражались они на деревянных мечах.

– Вы такая же красивая, как рассказывал Микаэль, – донеслось до нее с другой стороны стола. – И волосы у вас, как у принцессы. И глаза блестят.

Сольвег сомневалась, что после всего, выпавшего на ее долю, ее глаза могут блестеть чем-то кроме раздражения.

– Ты рассказывал обо мне сестре? – обернулась она к Микаэлю с насмешливой улыбкой.

Южанин услужливо кивнул.

– Только самое плохое. В порядке воспитания. Чтобы она знала, как жить нельзя. Но к чему обманывать ребенка, ты ведь правда красива.

– Каталина, ешь молча и оставь нашу милую гостью в покое, – в столовую вплыла госпожа Руза, мать Микаэля. – У тебя урок музыки с маэстро Ульрико, а ты до сих пор не готова.

– Не хочу я на урок, – Каталина упрямо сжала губы. – Не хочу музыку. Хочу сидеть здесь. Хочу подружиться с подругой Микаэля.