Из Астраханской губернии

— Такой еретикъ: всю Астрахань прельстилъ, вс за него стали; одинъ только архирей. Архиреемъ въ Астрахани былъ тогда Іосифъ; сталъ Іосифъ говорить Разину: „Побойся ты Бога! перестань, Стенька, еретичествовать!“ „Молчи! крикнетъ Стенька Разинъ: — молчи, батька! Не твое дло!“ Архирей опять Стеньк: „Грхъ большой еретичествомъ жить!“ А Стенька знай свое твердитъ; „Молчи, батька! не суйся, гд тебя не спрашиваютъ! Сражу, говоритъ, тебя, архирея!“ Архирей свое, а Стенька свое! Архирей опять-таки Стеньк Разину: „Вспомни про свою душу, какъ она на томъ свт будетъ отвтъ Богу давать!“ Стенька мигнулъ своимъ, а т подхватили его да въ крпость, да на стну; а со стны-то и бросили козакамъ на копья!.. Тутъ архирей Іосифъ Богу душу и отдалъ…

— Вишь дло какое!…

— А у Разина свои козаки были?

— А какъ же, все равно, какъ у Ермака. Пошелъ по станицамъ, крикнулъ по охотниковъ на Волгу рыбу ловить! Кому надо, т ужь знаютъ, какую на Волг рыбу ловятъ, ну и соберутся. Такъ и Стенька Разинъ собралъ себ козаковъ, да съ тми козаками и пошелъ на Волгу, а такъ и въ море пробрался, на персидскаго султана напалъ, сколько у него городовъ побралъ!..

— Ну, а за архирея ему никакого наказанія не было? спросили разскащика.

— А кто его будетъ наказывать?

— Какъ кто?

— Вдь, чай, начальство было?

— Убить архирея и наказанія никакого нтъ? послышались вопросы небывалыхъ.

— Чай, начальству дали знать сейчасъ же, что Стенька Разинъ архирея сразилъ.

— Много онъ боялся того начальства! отвчалъ разскащикъ: — его и само-то начальство боялось: вотъ онъ былъ каковъ!

— Что-жь начальство смотрло?

— А вотъ что: какъ повоевалъ Стенька Персію, пріхалъ въ Астрахань. Пошелъ къ воевод… тогда губернаторъ прозывался воеводой… приходитъ въ воевод. „Пришелъ я, говоритъ, къ теб, воевода, съ повинной“. „А кто ты есть за человкъ такой?“ спрашиваетъ воевода. „Я, говоритъ, Стенька Разинъ“. „вамъ это ты, разбойникъ! который царскую казну ограбилъ?… Столько народу загубилъ?“ — „Я, говоритъ, тотъ самый“. — „Какъ же тебя помиловать можно?“ — „Быть, говорятъ Разинъ, я на мор, ходилъ въ Персію, вотъ столько-то городовъ покорилъ; кланяюсь этими городами его императорскому величеству; а его царская водя: хочетъ казнитъ, — хочетъ милуетъ! А вотъ я вашему превосходительству, говоритъ Разинъ, подарочки отъ меня“. Стенька приказалъ принести подарочки, что припасъ воевод. Принесли, у воеводы и глаза разбжались: сколько серебра, сколько золота, сколько камней дорогихъ! Хошь пудами вшай, хошь мрами мряй!.. „Примите, говорятъ Стенька Разинъ, ваше превосходительство, мои дороги подарки, да похлопочите, чтобы царь меня помиловалъ“. — „Хорошо, говоритъ воевода, я отпишу объ теб царю, буду на тебя хлопотать; а ты ступай на свои струги и дожидайся на Волг царской отписки“. — „Слушаю, говоритъ Разинъ, а вы, ваше превосходительство, мною не побрезгуйте, пожалуйте на мой стружокъ ко мн въ гости“. — „Хорошо, говоритъ воевода, твои гости — пріду“. Стенька раскланялся съ воеводой и пошелъ къ себ на стружокъ, сталъ поджидать гостей. На другой день пожаловалъ жъ Степану Тимофеичу… Тимофеичемъ сталъ, какъ подарочки воевод снесъ… пожаловалъ къ Степану Тимофеичу самъ воевода! Воевода какой-то князь былъ… одно слово все равно, что теперь губернаторъ… самъ воевода пожаловалъ въ гости къ простому козаку, къ Стеньк Разину! Какъ пошелъ у Стеньки на стругахъ пиръ, просто дымъ коромысломъ стоитъ! А кушанья, вины такъ разныя подаютъ не на простылъ тарелкахъ, или въ рюмкахъ, а все подаютъ на золот, какъ есть на чистомъ золот! А воевода: „Ахъ какая тарелка прекрасная! Стенька сейчасъ тарелку завернетъ, да воевод поднесетъ: «Прими, скажетъ, въ подарочекъ». Воевода посмотритъ на стаканъ: «Ахъ какой стаканъ прекрасный!» Стенька опять: «Прими въ подарочекъ!»

— Это все равно, что теперь у калмыковъ…

— Все одно…

— Ты жъ калмыку прідешь, да если совсть имешь, ничего и ни хвали, а похвалилъ что — твое, безъ того тебя не отпустятъ ни за что.