— Что ни есть красавицъ выбиралъ?
— Роду не спрашивалъ!
— Какого такъ роду спрашивать?!.. какая ему показалась — ту и тащатъ въ нему!.. побалуется-побалуется, да и броситъ ее… Другую возьметъ!.
— И безъ обиды пуститъ?
— Наградитъ!
— А какъ случится: какую наградитъ, а какую сразитъ до смерти… какъ ему вздумается.
— Сразитъ до смерти?.
— Да вотъ разъ какъ случилось, заговорилъ козакъ-зеленая-шуба:- захватилъ Стенька Разинъ себ полюбовницей дочку самого султана персидскаго…
— Самого персидскаго султана?!..
— Самого султана персидскаго, продолжалъ козакъ-зеленая шуба:- ему, Стеньк, все равно было: султанская ли дочка, простая ли козачка, — спуску не было никому; онъ на кто былъ небрезгливъ…
— Бей, значитъ, сороку и ворону, — нападешь и на яснаго сокола! ввернулъ слово козакъ.
— Что-жь Разинъ съ султанкой этой? спросилъ жадно слушавшій верховой мужикъ.
— Ну, съ султанкой не совсмъ ладно вышло… облюбилъ эту султанскую дочку Разинъ, да такъ облюбилъ!.. Сталъ ее наряжать, холить… самъ отъ все шагу прочь не отступитъ: такъ съ нею и сидитъ!.. Козаки, съ перваго начала одинъ по одномъ, а посл и кругъ собрали, стали толковать: что такое съ атамановъ случилось, пить не пьетъ, самъ въ кругъ нейдетъ, все съ своей полюбовницей-султанкой возится!.. Кликнуть атамана!.. Кликнули атамана. Сталъ атаманъ въ кругу, снялъ шапку, на вс четыре стороны, какъ законъ велитъ, поклонился, да и спрашиваетъ: «Что вамъ надо, атаманы?» — «А вотъ что вамъ надо: хочешь намъ атаманомъ быть, — съ нами живи; съ султанкой хочешь сидть — съ султанкой сиди!.. А мы себ атамана выберемъ настоящаго… атаману подъ юбкой у двки сидть не приходится!» — «Стойте атаманы! сказалъ Стенька: постойте маленько!..» Да и вышелъ самъ изъ круга. Мало погодя, идетъ Стенька Разинъ опять въ кругъ, за правую ручку ведетъ султанку свою, да всю изнаряженную, всю разукрашенную, въ жемчугахъ вся и золот, а собой-то раскрасавица!.. «Хороша моя раскрасавица?» спросилъ Разинъ. «Хороша-то хороша», на то ему отвчали козаки. — «Ну, теперь ты слушай, Волга-матушка!.. говоритъ Разинъ:- „кого я тебя дарилъ-жаловалъ; хлбомъ-солью, златомъ-сиреброжъ, каменьями самоцвтными; а теперь отъ души рву, да теб дарю!…“ схватилъ свою султанку поперекъ, да и бултыхъ ее въ Волгу!.. А на султанк была понавшано и злата, и серебра, и каменья разнаго самоцвтнаго, такъ она какъ ключъ ко дну и пошла!.. — „Хорошо, козаки-атаманы?“ спросилъ Разинъ, а т… архирея сразили… самъ знаешь, какой народъ есть… — „Давно пора теб, говорятъ, атаманъ, это дло покончить“.
Мы пріхали на послднюю станцію волжско-донской желзной дороги.
— Теперь, почитай, и въ Царицынъ пріхали, проговорилъ одинъ бывалый здсь человкъ,
— Теперь пріхали, подтвердилъ другой, бывалый: — всего двнадцать верстъ осталось.
— Ты не хвались, прежде Богу помолись, благоразумно замтилъ третій.
— Богу всегда молиться надо, отвтилъ на это замчаніе первый: — да осталось всего двнадцать верстъ; тутъ пшкомъ добжать до Царицына — и то добжишь!
— Это, какъ Богъ дастъ!…
Къ вамъ вошли въ вагонъ нсколько женщинъ, которыя, какъ сейчасъ же я замтилъ, были козачки: он проходили зачмъ-то, которыя на станцію, которыя въ окольныя мста.
— Здравстуйте, Григорьичъ, заговорила одна, обращаясь къ козаку-зеленой-шуб:- какъ же такъ: мимо дете, а къ намъ и не заглянете!…
— Здравствуйте, Арина Петровна!… Какъ васъ Богъ милуетъ? отвчалъ козакъ.
— Слава-Богу! слава-Богу, Данила Григорьичъ!… Д не грхъ вамъ ни завернуть къ намъ? Вдь и всего-то крюку версты дв, да и того не будетъ!…
— Эхъ, Арина Петровна!… Желзную дорогу не то на дв версты, на два аршина не подвинешь; а я будь, у самаго носу продешь, а машину не остановятъ для тебя!…
— Здравствуйте, Данило Григорьичъ! залепетала другая козачка:- здравствуйте!…
— Здравствуйте, Степанида Ильинишна, здравствуйте! добродушно отвчалъ козакъ.
— Роденьку наши, Григорьичъ?
— Слава-Богу! привелъ Господь встртиться вотъ здсь, съ Ариной Петровной.
— Ну, славу-Богу!…
— А Арина Петровна разв съ родни приходится теб, Данило Григорьичъ?
— Какъ же…
— А какъ же! перебила Степанида Ильинишна:- бабушка Григорьича изъ Дубовки, а двоюродная тётушка Петровны изъ Калачинской станицы… у дядюшки Григорьича… у тетушки Петровны… И пошла, и пошла, и пошла Степанида выводить всю родню и Григорьича и Петровны: по ее вышло, что они точно родственники, въ чемъ они и прежде не сомнвались; ну, а такъ, на вредномъ для меня свер, пожалуй, сказали бы, что Григорьичъ родня Петровн потому только, что ддушка Петровны, да бабушка Григорьича, на одномъ солнышк онучки сушили… Все родичи!…
— Что такъ долго стоимъ? спросилъ козакъ, вроятно, уже здившій прежде здсь и знавшій обычая желзныхъ дорогъ, у стоявшаго около вагона козака.
— Да что, Потапычъ! отвчалъ тотъ, ухмыляясь:- приходится намъ пропадать!… Насъ отъ машины отцпили, машина свиснула, мы и остались здсь одни!…
— Машина на разводы вагоны повезла, замтилъ другой:- т здсь оставить надо.
— Машина не скоро придетъ, утверждалъ смясь козакъ: — насъ здсь совсмъ бросятъ.
— Сейчасъ придетъ!