Иван Крылов

В подтверждение этого я намерен показать характерную особенность творческого мышления Крылова, которая проявила себя именно в этом жанре: каждой малой деталью своих басен он предлагает читателю как бы стать его соавтором. Каким образом? Традиционно законы басни как жанра предполагают (я даже сказал бы, требуют) некий диктат автора по отношению к читателю. Ведь именно эту цель преследует непременно присутствующая мораль. В ней автор довольно жёстко высказывает свою позицию, которую читающий басню должен принять в качестве уже собственной. Если автор сказал, что это хорошо, значит, так оно и есть. А если, ткнув пальцем, указал на что-то и признал это плохим, то иное толкование тоже не допускается.

Однако крыловская басня отвергает подобную авторскую диктатуру. Читатель Крылова не бесправное существо. Он наделён властными полномочиями своим прочтением-восприятием «вмешаться» в предложенный автором текст и дать ему своё понимание и обоснование. Собственно, на этом строится вся дальнейшая судьба произведения, когда поводом для написания басни оказывается один жизненный эпизод, а спустя время та же басня уже трактует другую, ставшую актуальной, ситуацию. И происходит это без какого-либо вмешательства в содержание басни. Если отнестись к басне как некой драматургической коллизии, то читатель становится сам себе режиссёром сценарного решения.

Предлагаю самостоятельно провести маленький эксперимент. Положим в его основу всем хорошо известную басню «Ворона и Лисица». И сфокусируем внимание на одном из двух действующих персонажей. В целях экономии места и времени я остановил выбор на Вороне. Вы продюсер и перед кастингом обращаетесь, допустим, к десяти актёрам с просьбой рассмотреть сценарий (текст басни) для решения: согласиться на роль или отказаться от неё. В данном случае их миссию будут исполнять профессиональные художники. В результате вы получите десять не похожих друг на друга режиссёрских решения сценического эпизода и столько же видений характера героини. Убедиться можно, взглянув на «фотороботы», подготовленные ими в обоснование своего выбора, какую Ворону они хотели бы сыграть.

Каждый из них глядит по-своему на текст, на героиню, и потому вороны, нарисованные претендентами, очень не похожи друг на друга. Убедиться в этом легко, обратившись к поисковику Яндекса с желанием увидеть иллюстрации к басне «Ворона и Лисица» разных художников. Занимательный просмотр гарантирую.

Не будем забывать, Крылов шёл в литературу с явным намерением стать знаменитым писателем, а не балагуром: для него это был вопрос социального статуса. Быть одним из шутников-развлекателей, весельчаков-потешников у него намерения не было. Предстояло не себя подстроить под жанр. Требовалось жанр перестроить под себя. Чем он и занялся.

Для начала краткий, понятный всем и каждому рассказ вроде как про животных, под масками которых прячутся люди, он усложнил.

Басня Крылова объединила людей и зверей. Как в русской сказке, где Емеля запросто разговаривает с щукой, а Маша общается с медведем. У Ивана Андреевича Повар разговаривает с Котом, Ловчий с Волком, и они свободно, без переводчика, понимают друг друга.

Прозрачная суть повествования по форме ещё больше сблизилась с притчей.

Традиционная мораль превратилась в подобие жанра миниатюры и максимы, знакомых по афористичным изречениям французов Монтеня, Ларошфуко, Паскаля, Лафонтена. (К сожалению, возможная книжечка «Максимы» Крылова у нас не издана.)

Крылов освободил басню от абстрактности её моралистических устремлений. Нравоучение не исчезло, но оно, порой приобретя забавную, даже весёлую форму, потеснилось занимательностью рассказа. При этом он наделил повествование смысловой двухплановостью. Отчего повод написания басни перестал быть сдерживающим фактором для восприятия смысла произведения.

К тому же общая типология жанра приобрела разновидности. Бытовая по содержанию басня приобрела большую сатирическую составляющую (вместе с ней конкретность иносказательно-сатирического изображения действительности), стала соседствовать с исторической и политической.

А всё это вместе, мы видим и чувствуем, принизано тем лукавством простодушной и одновременно безжалостной авторской иронии, обращённой и к зверям, птицам, насекомым, и к самому автору, которую тонко и точно подметил у Крылова Пушкин.

Наконец, одной из самых примечательных черт крыловской басни становится свой собственный, абсолютно уникальный, неповторимый разговорно-просторечный язык, неизвестный до того русской поэзии. Доходчивый и яркий, он делает басни фантастически популярными.

В итоге констатируем: Крылову удалось создать ту платформу, на которой ему было где развернуться. Чистой случайностью это не объяснишь. Мне больше нравится суждение на сей счёт литературоведа, историка русской литературы Л. Н. Киселёвой: