– Браться, други! Бейте господ, жгите усадьбы. Ко-марицкая волость ране не ведала бояр и помещиков. Жили вы без господского кнута. Довольно тянуть с мира оброки да подати!
– Вестимо, батюшка, – кивали мужики. – Царь Дмитрий Иваныч на десять годков освободил волость от податей.
– И ныне то в силе. Царь Дмитрий по всей Руси повелит мужика от барской кабалы избавить. Но для того надобно Ваську Шубника на Москве скинуть и неправедных бояр истребить. Идите в мое войско, помогите рати деньгами и хлебом.
Комарицкие мужики дружно повалили в войско. Среди них оказалось немало «даточных» людей26, в свое время набранных Годуновым в царскую рать. Но те послужили
Борису недолго: стоило появиться на Руси Дмитрию Самозванцу, как «даточные» от Годунова отложились.
Волость всколыхнулась, по всем уездам начались расправы с помещиками и приказным людом.
Как-то в стан Болотникова прибежали двое мужиков.
– Из села Лугани мы, воевода. Царевы стрельцы крестьян батожьем бьют. Помог бы миру, батюшка!
Далее Болотников узнал, что в Лугани находилась Дворцовая приказная изба с дворцовым управителем и становыми старостами. Государева изба управляла всей Комарицкой волостью.
– Мы-то как услышали, что ты, батюшка воевода, из Путивля выступил, так и возрадовались. Перестали приказных слушать, на барщину не вышли. Управитель же на нас стрельцов кинул.
– Дозволь мне, воевода, в Лугани прогуляться, – обратился к Болотникову Федор Берсень.
– Скачи, Федор, помоги миру.
Берсень в тот же день возвратился к войску. Иван Исаевич глянул на коней, удивился.
– И лошадей не заморил. А ведь, почитай, полста верст.
– Не заморил, воевода, – весело отвечал Берсень. – Луганские мужики и без нас поуправились.
– Ужель стрельцов побили?
– Побили, воевода. Собрались скопом и всех до единого уложили. Лихие мужики. Мы их выручать, они – встречу. Да вон глянь на угор. К тебе едут.
На угоре показалась добрая сотня мужиков на конях. Впереди ехал приземистый вершник с густой темно-русой бородой. На мужике короткий домотканый зипун, войлочный колпак с разрезом, к широкому кожаному поясу пристегнута стрелецкая сабля.
– Здрав будь, воевода! – спрыгнув с коня, бодро молвил вершник и пристально уставился на Болотникова.
– Семейка! – ахнул Иван Исаевич. – Ужель ты, господи!
Перед ним стоял мужик из родного села. Земляк, со-седушко из Богородского.
Пожалуй, никому так не радовался Иван Исаевич, как появлению в его стане сосельника. Да и как тут сердцу не возрадоваться! Сколь передумал об отчем крае, сколь мечтал земляка в скитаниях встретить! И вот свиделся. Разговоров, расспросов-то было!
– Жаль Пахома, жаль мужиков, что в землю легли. Эк голодень мир покосил… А Василису, речешь, три года назад видел? Как она?
– Все тебя ждала, Иван Исаевич.,А тут, в самую за-тугу, всем селом на Москву подались. И Василиса с нами. В Белокаменной на цареву житницу пошли. Царь Борис повелел голодных да сирых деньгами и хлебом оделить. Мы-то к амбарам полезли, а Василиса на кремлевском холме осталась. Никитку свово пожалела. Смяли бы мальца в экой давке.
– Никитку?.. Какого Никитку, друже?
– Как какого? Да ты что, Иван Исаевич, аль не ведаешь? Чай, сына твово.
– Сына?! – ошарашенно выдохнул Болотников. Задрожала борода, комок подступил к горлу. Расслабленно опустился на походный стулец. – Сына, речешь? А я-то, пень березовый, и не чаял, что Василиса понесла. Да сколь же Никитке лет?
– Сколь? Да те, поди, лучше ведать. Ты-то после Крымского набега1 в Поле бежал, а женка твоя зимой родила. Вот и прикинь.
– Бог ты мой! Да ему ж под шестнадцать. Мужик!
Иван Исаевич в смятении заходил по шатру, глаза его
счастливо искрились. Ступил к спящему Нечайке, растолкал.
– Чо, батько? – поднял сонные, опухшие глаза Бобыль.
– Кличь содругов, кличь немедля!
– На совет, батько? Да ить ночь.
– Кличь! Праздник у меня ныне. Бочонок вина кати!
– Бочонок? Стрелой, батько!
Вскоре Мирон Нагиба, Федор Берсень и Устим Секира были в воеводском шатре. Иван Исаевич облачился в нарядный малиновый кафтан с золотыми нашивками. Улыбчиво поглядывая на дружков, молвил:
– Не серчайте за час неурочный. Славную весть доставил мне Семейка Назарьев… Сын объявился, други. Сын! Никита Болотников! Хочу выпить с вами за чадо свое.
– Да откуда оно свалилось, батька? – подивились содруги.
Болотников повернулся к Берсеню.
– Поди, не забыл Василису?
– Василису? – нахмурил лоб Федор. – Та, что на заимке бортника Матвея жила?
– То жена моя невенчаная, друже. Помышляли на Покров свадьбу сыграть, да бог по-своему распорядился. Я козаковать убрел, а Василиса, вишь ли, сыном одарила. Выпьем за Никиту, други!
– Выпьем, батька!
– С сыном тебя!
Дружно подняли чарки.
Утром выступили на Лугани.
Иван Исаевич неотлучно держал подле себя Назарьева. Вдругорядь расспрашивал Семейку о богородских мужиках, голодном лихолетье, скитаниях по Руси.