Читаем Иван Болотников Кн.2 полностью

– Браться, други! Бейте господ, жгите усадьбы. Ко-марицкая волость ране не ведала бояр и помещиков. Жили вы без господского кнута. Довольно тянуть с мира оброки да подати!

– Вестимо, батюшка, – кивали мужики. – Царь Дмитрий Иваныч на десять годков освободил волость от податей.

– И ныне то в силе. Царь Дмитрий по всей Руси повелит мужика от барской кабалы избавить. Но для того надобно Ваську Шубника на Москве скинуть и неправедных бояр истребить. Идите в мое войско, помогите рати деньгами и хлебом.

Комарицкие мужики дружно повалили в войско. Среди них оказалось немало «даточных» людей26, в свое время набранных Годуновым в царскую рать. Но те послужили

Борису недолго: стоило появиться на Руси Дмитрию Самозванцу, как «даточные» от Годунова отложились.

Волость всколыхнулась, по всем уездам начались расправы с помещиками и приказным людом.

Как-то в стан Болотникова прибежали двое мужиков.

– Из села Лугани мы, воевода. Царевы стрельцы крестьян батожьем бьют. Помог бы миру, батюшка!

Далее Болотников узнал, что в Лугани находилась Дворцовая приказная изба с дворцовым управителем и становыми старостами. Государева изба управляла всей Комарицкой волостью.

– Мы-то как услышали, что ты, батюшка воевода, из Путивля выступил, так и возрадовались. Перестали приказных слушать, на барщину не вышли. Управитель же на нас стрельцов кинул.

– Дозволь мне, воевода, в Лугани прогуляться, – обратился к Болотникову Федор Берсень.

– Скачи, Федор, помоги миру.

Берсень в тот же день возвратился к войску. Иван Исаевич глянул на коней, удивился.

– И лошадей не заморил. А ведь, почитай, полста верст.

– Не заморил, воевода, – весело отвечал Берсень. – Луганские мужики и без нас поуправились.

– Ужель стрельцов побили?

– Побили, воевода. Собрались скопом и всех до единого уложили. Лихие мужики. Мы их выручать, они – встречу. Да вон глянь на угор. К тебе едут.

На угоре показалась добрая сотня мужиков на конях. Впереди ехал приземистый вершник с густой темно-русой бородой. На мужике короткий домотканый зипун, войлочный колпак с разрезом, к широкому кожаному поясу пристегнута стрелецкая сабля.

– Здрав будь, воевода! – спрыгнув с коня, бодро молвил вершник и пристально уставился на Болотникова.

– Семейка! – ахнул Иван Исаевич. – Ужель ты, господи!

Перед ним стоял мужик из родного села. Земляк, со-седушко из Богородского.

Пожалуй, никому так не радовался Иван Исаевич, как появлению в его стане сосельника. Да и как тут сердцу не возрадоваться! Сколь передумал об отчем крае, сколь мечтал земляка в скитаниях встретить! И вот свиделся. Разговоров, расспросов-то было!

– Жаль Пахома, жаль мужиков, что в землю легли. Эк голодень мир покосил… А Василису, речешь, три года назад видел? Как она?

– Все тебя ждала, Иван Исаевич.,А тут, в самую за-тугу, всем селом на Москву подались. И Василиса с нами. В Белокаменной на цареву житницу пошли. Царь Борис повелел голодных да сирых деньгами и хлебом оделить. Мы-то к амбарам полезли, а Василиса на кремлевском холме осталась. Никитку свово пожалела. Смяли бы мальца в экой давке.

– Никитку?.. Какого Никитку, друже?

– Как какого? Да ты что, Иван Исаевич, аль не ведаешь? Чай, сына твово.

– Сына?! – ошарашенно выдохнул Болотников. Задрожала борода, комок подступил к горлу. Расслабленно опустился на походный стулец. – Сына, речешь? А я-то, пень березовый, и не чаял, что Василиса понесла. Да сколь же Никитке лет?

– Сколь? Да те, поди, лучше ведать. Ты-то после Крымского набега1 в Поле бежал, а женка твоя зимой родила. Вот и прикинь.

– Бог ты мой! Да ему ж под шестнадцать. Мужик!

Иван Исаевич в смятении заходил по шатру, глаза его

счастливо искрились. Ступил к спящему Нечайке, растолкал.

– Чо, батько? – поднял сонные, опухшие глаза Бобыль.

– Кличь содругов, кличь немедля!

– На совет, батько? Да ить ночь.

– Кличь! Праздник у меня ныне. Бочонок вина кати!

– Бочонок? Стрелой, батько!

Вскоре Мирон Нагиба, Федор Берсень и Устим Секира были в воеводском шатре. Иван Исаевич облачился в нарядный малиновый кафтан с золотыми нашивками. Улыбчиво поглядывая на дружков, молвил:

– Не серчайте за час неурочный. Славную весть доставил мне Семейка Назарьев… Сын объявился, други. Сын! Никита Болотников! Хочу выпить с вами за чадо свое.

– Да откуда оно свалилось, батька? – подивились содруги.

Болотников повернулся к Берсеню.

– Поди, не забыл Василису?

– Василису? – нахмурил лоб Федор. – Та, что на заимке бортника Матвея жила?

– То жена моя невенчаная, друже. Помышляли на Покров свадьбу сыграть, да бог по-своему распорядился. Я козаковать убрел, а Василиса, вишь ли, сыном одарила. Выпьем за Никиту, други!

– Выпьем, батька!

– С сыном тебя!

Дружно подняли чарки.

Утром выступили на Лугани.

Иван Исаевич неотлучно держал подле себя Назарьева. Вдругорядь расспрашивал Семейку о богородских мужиках, голодном лихолетье, скитаниях по Руси.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза