Исцеляющая

– Никуда. То есть сюда, в эту хижину. Просто хотела побыть вдали от всех.

– Господи, – пробормотал Мейкон, покрепче обнял дочь и чмокнул в макушку. – Тебя же могли… я уже думал, что потерял тебя.

Шериф пристально вглядывался в ее лицо, словно видел впервые. Только теперь он отчетливо заметил, какой она стала: истончившаяся кожа плотно обтягивала кости, под глазами темнели круги, волосы сухие и ломкие.

– Прости, что я втянул тебя во все это, – сказал он. – Вот только бегством ничего не решишь.

– Не хочу туда возвращаться.

– Понимаю. Догадываюсь, что не хочешь. – Он опустился на пол рядом с Эйвой, Уош прикорнул с другой стороны. – Тебе хочется убежать, чтобы весь этот кошмар закончился. Но мы же не можем поселиться здесь, делая вид, что ночные побеги – самое обычное дело. Понимаешь меня? – Мейкон вздохнул, с какой-то неприязнью разглядывая собственные руки. – Мы вернемся, и все станет по-другому.

– Не-а, не станет, – безразлично ответила Эйва, приваливаясь к плечу Уоша. – Они теперь от меня не отцепятся. Никогда.

– Все это не совсем так, – возразил Мейкон, сам себе не веря. – Я найду способ выправить ситуацию, разгоню всех, заставлю их оставить нас в покое. Я все исправлю, и мы будем жить как прежде.

– Эйва больше не будет этого делать. Ни для вас, ни для кого другого, – сказал Уош, твердо глядя в глаза шерифу.

Конечно, он был еще ребенком, да еще росшим на Юге, где детей воспитывают в уважении к взрослым, принуждая их верить, что родители все знают лучше, а дело детей – поступать так, как им велят. Так вот, несмотря на подобное воспитание, Уош решил, что несет ответственность за Эйву, ведь пообещал о ней позаботиться.

– Я не позволю, чтобы вы что-нибудь с ней сделали, – добавил мальчик.

– Знаю, что не позволишь, Уош, – согласился Мейкон. – Я и сам никому этого не позволю. Клянусь тебе, теперь все будет по-другому. Как прежде. Конечно, потребуется некоторое время, чтобы все утрясти. Вы правы, люди так просто от нас не отстанут. – Он вздохнул. – Дело в том, Эйва, что ты можешь им помочь, подарить надежду, – неуверенно добавил шериф, глядя на изможденное лицо дочери. – Ты ведь способна на невозможное.

– Она хочет жить обычной жизнью, – возразил Уош.

– И она ее получит.

– Им вечно что-нибудь будет нужно, – сказала Эйва. – Всегда отыщется кто-нибудь, кому потребуется моя помощь, и мне придется раз за разом говорить «нет». Как тогда, на проповеди. Придется смотреть им в глаза. – Эйва замотала головой, вспоминая взгляд Эндрю. – Дело не в том, что я этого не хочу, просто я больше не могу, – закончила она дрожащим голосом.

Мейкон с Уошем судорожно подбирали слова утешения. Им хотелось убедить ее, что не все так страшно, что ситуация со временем может измениться. Но когда они прокручивали в уме вероятные варианты будущего Эйвы, последствия ее дара в жадном до чудес мире выглядели неотвратимыми.

Никогда ей не позволят отдохнуть, пожить нормальной жизнью. К ней вечно будут предъявлять требования, за ней будут охотиться, вырывать из рук в руки.

– Ужасно, – пробормотал Мейкон.

– На самом деле я хочу помогать людям. – Эйва взглянула в лицо отцу. – Если бы я просто уставала или даже заболевала после каждого исцеления, это бы еще ничего, я бы справилась. Беда в том, что каждый раз мне вспоминается мама. Каждый раз я вспоминаю что-то новое, давно забытое. На первый взгляд – ничего ужасного, но потом я начинаю думать… Решать: не могла ли ее спасти? Излечить прежде, чем она покончила с собой? Вдруг я могла что-то сделать, но все проворонила? – В глазах Эйвы стояли слезы. – Я все больше уверена, что это была моя вина.

– Нет там никакой твоей вины, – сказал Мейкон, крепко прижимая к себе дочь. – Ни в чем ты не виновата, ни в чем, – повторял он снова и снова то ли Эйве, то ли самому себе.

– Почему она это сделала, папа? – В голосе Эйвы прорвалась болезненная тоска, точившая ее все эти годы, на протяжении которых она пыталась понять, как мать могла добровольно шагнуть во тьму, бросив свою семью.

– Не знаю, – ответил Мейкон, не замечая, что тоже плачет. – Хотел бы я тебе объяснить, но сам ничего не понимаю. Мне кажется, что никто не может до конца понять, почему люди так поступают. Одно скажу: ее поступок не означает, что она тебя не любила. Или что ты что-то там упустила или с чем-то не справилась. Твоей вины тут нет.

Они оба горько плакали. Мейкон баюкал свою дочь, прижимая ее изо всех сил. Ему самому ужасно хотелось поверить, что в смерти жены нет его вины. Все эти годы, так же как Эйва, он нес в душе это бремя. И его бремя было гораздо тяжелее: в ту пору, когда можно было заметить какие-то признаки грядущего несчастья, Эйва была всего лишь ребенком, а он, Мейкон, – взрослым. И он ничего не заметил. Был невнимателен, слишком занят своими делами и не понял, что приближается беда.

В смерти жены он винил одного себя. Винил себя каждый божий день, сам того не сознавая. И только сейчас, когда плачущая дочь корила себя за то, в чем она была не виновата, он наконец понял это.