Исцеляющая

Она попыталась разглядеть его лицо и понять, правду ли он говорит. Но оно расплывалось в зыбкой мути. Казалось, что доктор Арнольд находится где-то далеко и расстояние между ними неуклонно увеличивается. На какую-то секунду ей даже померещилось, что это – Мейкон, хотя она точно знала, что муж сейчас занят поиском пропавших детей. Кармен понимала, что именно этим он обязан сейчас заниматься, хотя и злилась на него за это. За то, что бросил ее в такой момент, когда решается, даст ли она жизнь их ребенку или потеряет его. Теперь принимать решения и нести за них ответственность должна была она одна. Кармен обхватила живот руками, как будто защищая еще не родившееся дитя.

– С моим малышом все в порядке? – спросила она и провалилась в сон.

Доктор Арнольд ушел, хотя Кармен продолжала слышать его голос, спрашивавший, где ее муж.

Муж был здесь, только не Мейкон, а Чарльз – первый мужчина, в которого она влюбилась и поверила, что они будут вместе навек. Во сне он был старше, чем ей помнилось, однако выглядел прекрасно, и Кармен возненавидела его за это. А заодно и себя – за то, как екнуло сердце, хотя ненависть была давней, застарелой. Зачем он заявился сейчас, когда она пытается не сдохнуть и родить ребенка, о котором мечтала всю жизнь? О котором когда-то мечтали они вдвоем?

– Я не виновата, – сказала она Чарльзу. – Я сделала все, что была должна.

– Знаю, – мягко и, как всегда, ровным голосом ответил он. Чарльз вообще отличался спокойным темпераментом.

– Мне было бы легче, если бы ты умер. Ты не должен был от меня уходить. Я ни в чем перед тобой не виновата.

– Ты сделала все, что могла, – согласился он.

– Я пыталась тебя удержать.

– Ты меня не отпускала.

– Ты не должен был уходить.

– Ты не должна была меня прогонять…

Затем он исчез. Темнота, обступившая ее, закружилась вихрем. Кармен показалось, что она слышит далекий крик. Тело напряглось. Кармен чего-то ждала, хотя сама не понимала, чего именно. Очень может быть, что она ждала сотворения мира, когда из мрака вырастут горы.

Тогда раздался еще один крик. Она не могла разобрать, кричит ли это женщина или мужчина, взрослый или ребенок, девочка или мальчик. Но она вдруг почувствовала, что не одинока, что рядом есть кто-то еще.

– Ты не должен был уходить, – пробормотала она, ни к кому не обращаясь. – Это мне следовало тебя отпустить…

В конце концов пламя было побеждено. Пожарные машины долго поливали горящие обломки, и огонь отступил. Внимание присутствующих сосредоточилось на пострадавших. Вокруг было немало раненых и мертвецов.

Пожарные, городские жители, пришлые и другие «добрые самаритяне» делали все возможное, чтобы помочь. Ходили от тела к телу, перевязывали живых, и все такое прочее. Сразу же после того, как огонь на площади был потушен, Исайя Браун обнаружил тело Сэма. Оно оказалось сильно изуродованным, но детские черты лица брата сохранились. Каким-то чудом пламя пощадило его. Если бы не кровь, могло показаться, что Сэм спит глубоким сном.

Исайя перенес тело на газон в центре парка. Там, на безопасном удалении от пожара, организован был спасательный штаб, где раненые могли получить первую помощь. Сюда же сносили трупы для опознания. Преподобный накрыл тело Сэма простыней и рухнул рядом на колени. Он не смог уберечь любимого брата. Порывисто откинув простыню, он погладил Сэма по щеке. Кожа уже была серой и холодной, как лед.

– Я сделал все, что мог, Сэмми, – прошептал Исайя.

Ему вспомнились слова из Священного Писания, которые он обычно произносил на похоронах, утешая скорбящих. Но слова эти предназначались живым, а не мертвым. Сэм бы их все равно не услышал. Младший брат перешел обонпол[2], чтобы дождаться старшего там, где они смогут поговорить, где Исайя попросит прощения и Сэм его услышит, поймет и, как надеялся ныне Исайя, примет.

Он склонился и, сдерживая слезы, поцеловал брата в лоб.

– Се творю все новое, – тихо произнес он. – Все можно исправить, Сэмми.

Вероятно, он сказал это по привычке. Наверное, несмотря на смерть брата, Преподобный верил, что тот все еще где-то рядом: смотрит, слушает и понимает, насколько Исайя его любил. А возможно, он сказал это самому себе. Это был его способ отпустить с миром все: того брата, которого он когда-то потерял в аварии, и того, который его заменил. Того, которому он когда-то бросил, тут же об этом пожалев: «Разбитую чашку никогда не сделать целой».

Сэм принял неосторожные слова слишком близко к сердцу и во всем обвинил одного себя.

– Ты всегда оставался целым, Сэмми, – прошептал Исайя. – Всегда.