Исцеляющая

– Не все так просто, – попытался возразить Мейкон, продолжавший стоять, в то время как Преподобный сидел. – Что бы там ни было, у Эйвы наверняка имелась на то причина. Серьезная причина. Иначе она бы так не поступила. – Шериф просунул большие пальцы обеих рук за ремень брюк, которые вместе с пиджаком Преподобный купил ему специально для представления.

– Любопытная идея, – хмыкнул тот. – Интересно, может, кто-то посоветовал ей так поступить? Не сам ли любящий отец внушил дочери эту мысль, перед тем как выйти на сцену? Ну, или накануне? Признайтесь, Мейкон, вы ведь давно держали в рукаве этот козырь? Наверное, убедили девчонку, что, если она умышленно потерпит поражение, вы всегда сможете переметнуться к тому, кто больше заплатит? – При этих словах Браун, уставившись в пол, сардонически усмехнулся. – Поверить не могу, что я не предусмотрел подобного трюка. Сам не понимаю, как я умудрился?

– А вы еще больший параноик, чем мне представлялось. – Мейкон приблизился, но садиться не стал.

Браун обернулся совсем другим человеком, и шерифа это нервировало. Сняв пиджак, он приказал себе быть начеку.

– Бывает, что паранойя – чрезвычайно полезная штука, она может далеко тебя завести. – Преподобный поднял глаза и в упор посмотрел на Мейкона.

– Никто ничего не планировал. Эйва сама хотела вам помочь. Она хотела это сделать.

– Если бы я мог вам верить…

– А в чем, собственно, проблема? Почему бы не поверить, что нечто, заставившее ее так поступить, уже миновало?

– Потому что ЭТО не может миновать, – ответил Преподобный, немного напрягшись. – Все, что мы делаем в этой жизни, – непоправимо, как Божья благодать. Вы мечтаете, чтобы все вернулось на круги своя, верно? Желаете получить назад свой задрипанный городишко, привычное сонное существование? Так вот, этого уже никогда не будет. Лучшее, что можете сделать вы с вашей дочерью и всей вашей семьей, – это взять ситуацию в свои руки прежде, чем она выйдет из-под контроля. Никто больше не поверит, что Эйва на самом деле ни на что не способна, – существует слишком много доказательств обратного, те же самые видеозаписи. Люди будут ходить к ней, умоляя о помощи или совете. И вам их не остановить.

Преподобный встал, одернул манжеты и сверкнул белозубой улыбкой, без сомнения способной остановить зарождающийся ураган.

– Ну что же, – резюмировал он, – пойду-ка побеседую с журналистами. Попробуем получить второй шанс. Тогда все окончится нормально. А вы отправляйтесь поговорить с дочерью.

– О чем?

– О том, о чем следует. Сами придумайте. Нам нужно соблюдать жесткий график. А я пока прессой займусь. И давайте с вами не забывать: как бы вы ни относились ко мне и моей церкви, мы оба в одной лодке.

– Да ничего я ни против вас, ни против вашей церкви не имею, – отмахнулся Мейкон. – Мне просто нужно думать о моей семье, вот и все.

– Тогда выполняйте свою часть договора, неважно, какой ценой, – отрезал Браун. – На вашей дочери лежит огромная ответственность, – Преподобный не удержался и снова клацнул зубами. – Еще раз повторяю: огромная ответственность. Каждый из нас должен исполнять свой долг. Ныне, и присно, и во веки веков.

И с этими словами Преподобный покинул кабинет. Выйдя, он как ни в чем не бывало добродушно попрощался с полицейскими, словно и не ругался только что с шерифом.

После его ухода у Мейкона словно гора с плеч свалилась. Он рухнул в кресло, потирая виски. Но как ни старался, ему не удавалось выбросить из головы образ родителей Эндрю после того, как мальчика увели за кулисы и анализы показали, что ничего не изменилось. В ушах так и стояли жалобные причитания матери и рыдания отца, стонавшего, как раненый зверь. В мозгу занозой засела мысль: «А если бы это был мой ребенок?» Шериф все еще слышал слова Преподобного: «На вашей дочери лежит огромная ответственность. Каждый из нас должен исполнять свой долг».

И тут он услышал взрыв.

В тот вечер он, как и все прочие, был на проповеди. Смотрел и ждал, дрожа от предвкушения, когда на сцену выйдет девочка и на глазах у всего мира сотворит чудо. На сей раз сотворит его перед паствой, как только и должны происходить настоящие чудеса. Разве не в это верит его брат?

Сэм благоговейно слушал Исайю, вещавшего о готовности верить, и чувствовал, что понимает все до последнего слова, а это случалось нечасто. Выступая перед камерами, Исайя становился другим, не таким, каким знал его Сэм. Тогда понимать его становилось трудно. Слова брата превращались в бурные реки, за чьими извивами Сэм не в состоянии был уследить, как ни старался.

Иногда Сэм задавался вопросом: понимал ли он брата прежде, когда был еще молод? Но воспоминания о юности больше походили на сны. Некие смутные ощущения, порхавшие, словно бабочки, которых никак не удавалось поймать. Новость об Эйве и ее необыкновенной способности подарила ему надежду. На что – он и сам бы не смог сформулировать. Надежда просто проросла в его душе.

Сэм уверился, что девочка сможет все исправить.

Потому что она умеет чинить людей.

И его тоже починит.