Исцели меня

– Я не могу равнодушно принимать тот факт, что тебе угрожает опасность, я живой человек, и есть рефлекс – закрывать собой любимого человека, если я этого не буду делать, то меня можно приравнять к скотине. Я, как и ты, иду на жертвы. Мне больно знать, что ты страдаешь физически, – произношу я и наконец-то обнимаю ее.

Она не стесняется своих слез.

– Максим, почему все так сложно? – сквозь поток слез произносит она.

Хотел бы я тоже получить ответ на этот вопрос, но вместо этого я поднимаю ее лицо и утешаю поцелуем перемирия. Нами очень быстро овладевает страсть, и я касаюсь губами ее восхитительной шеи, сладкой мочки уха с ароматами цветов. И шаг за шагом мы приближаемся к кровати.

– Настя? – раздается сначала голос Ярослава, а потом стук в дверь. Он с неловкостью опустил глаза, Настя, смахнув остатки слез с лица, сделала шаг от меня. Я, скрывая улыбку, отвернулся и встал к Ярославу спиной.

– Я вижу, что тебе лучше, – уточнил он, – завтрак готов…

Настя расслабленно выдохнула после того, как дверь хлопнула, и подошла ко мне. В ее глазах затаилась грусть, а на губах улыбка, вероятно, для меня.

– Ты не ответишь на вопрос? – произнес я, поправляя локон на лбу.

– На какой из многих? – увиливает она. Она взяла мою ладонь и прижалась к ней щекой, будто запоминая мои прикосновения.

– Что ты вчера хотела сказать мне?

– То, о чем мне сложно говорить вслух, – улыбнулась она. Я касаюсь ее лица, волос, шеи, она блаженно закрыла глаза, и слушала мои прикосновения, – Максим, мне нужно побыть одной…

– Ты меня гонишь?

– Я очень хочу, чтобы ты остался. Я запуталась. Это неделя была такой насыщенной и тяжелой, как будто всю остальную жизнь я не жила, а прохлаждалась. Мне надо подумать… – она открыла глаза. – И тебе тоже надо подумать.

Наши губы застыли в неначавшемся поцелуе. Я чувствую всем своим телом ее страдания, точно так же я не забыл про свои сомнительные размышления. Хотел бы я стать малодушным, бессовестным человеком и получить ее здесь и сейчас, одним махом решив все проблемы, но, боюсь, таким я ей не нужен.

– Ты останешься на завтрак? – неожиданно спросила она.

– Не в этот раз, – ответил я, понимая, что этот вопрос – одолжение для той половинки, которая хочет меня.

– Спасибо, – ответила она. Я бережно поцеловал ее в лоб.

– Я поработаю с бумагами и сразу к тебе, сходим куда-нибудь, – произнес я на пороге и указательным пальцем ударил по кончику ее носа. Она замерла в улыбке, а затем кинулась ко мне в объятия. Я, прижав ее к себе, поцеловал в растрепанные волосы.

– Настенька, милая, я могу не уйти, – произнес я, видя ее терзания.

– Нет, нет, все хорошо, – произнесла она, смахивая слезинку, но при этом улыбаясь. – Макс ты лучшее, что у меня есть, за это я тебе благодарна… и если я не могу признаться в своих чувствах вслух, это не значит, что их нет. Я сейчас подумаю обо всем, и мне станет лучше, – улыбается она и держит меня за руки.

– Я очень люблю тебя, – нежно ответил я на ее признания, – может, мне остаться?

– Нет, нет. Моя сентиментальность – это последствие пережитого, – добавила она, игриво приподнимая плечи.

– Я позвоню, – сказал я, продолжая прижимать ее к себе. Все внутри меня клокотало и подсказывало мне, что я должен остаться.

– Макс, иди, – произнесла она, отталкивая меня, – я прошу тебя, иди, мне тоже надо побыть одной.

– Я люблю тебя, малышка, – улыбнулся я, – я скоро вернусь и не позволю тебе плакать.

Я уже стоял за порогом, не решаясь сделать шаг к лифту, она кивала головой, поторапливая меня с уходом. В чем-то она была права, нам надо подумать, свести результаты прожитой недели. Я должен проанализировать свои действия и выяснить в чем я тороплюсь и чем давлю на нее. Она… я не знаю, о чем она будет думать, точно уверен, что будет плакать, поморщился я от безысходности.

Я поехал домой, но перед глазами стоял образ заплаканной Насти, и от ее непонятного настроения мне становилось нехорошо и подозрительно.

Дома меня встретил бодрый и веселый отец, который только и делал, что нахваливал мой выбор в девушке. Впервые за много времени нас объединило что-то особо мне дорогое. Мы сели на кухне и за кружкой чая проговорили целый час. Он мне рассказал о первой встречи с мамой, я, как маленький ребенок, с открытым ртом слушал эту историю. Его друг слезно просил составить ему компанию сходить в пединститут к его будущей девушке. Он нехотя пошел. На крыльце института стояла хрупкая девушка в белом платье с красными крупными цветами, с пышным подолом и округленными рукавами, впрочем, в то время это было супермодно.

Когда он о ней рассказывал, я задумывался, впадая в некое забытье, мечтательно воображая своих молодых родителей.