Историк

Мы не спустились под землю, где велика возможность натолкнуться на заблокированные после штурма и пожара тоннели, а скоро пошли через наземные уровни зданий, избегая пересечений с разведчиками. Нужно спешить — скоро кончится время замедлителя, а рвануть должно ровно в то время, когда мы выйдем из зоны восприятия Рокотова… Он, не сосредоточенный на нашем местоположении, потеряет нас в момент взрыва. Но надо спешить — остались считанные секунды…

Рокотов потерял наш сигнал — мы вне зоны восприятия… Я упал лицом в пол, закрывая глаза руками, увлекая за собой бойцов… Сияние ударило по глазам, за раскатами двинулась взрывная волна, накрывая нас гулом и треском, сорванными панелями и градом осколков… Мы свободны. Рокотов не видит нас, он сосредоточен на взрыве, призывая в эту зону разведчиков…

Олаф поднялся, поднимая и пыль, — будто белый зверь гордо встал передо мной… встал, будто с осыпающейся с его шкуры дымкой…

— Вы одним зарядом здание снесли… Я не знал, что вы такой подрывник…

— Ты еще много обо мне не знаешь. Идем. Скорей.

— Вы ж в штабе служили… еще и в Центральном…

— Да, мне были открыты все карты, и я был счетной машиной, рассчитывающей действия наших и вражеских диверсантов, Олаф.

Ханс робко коснулся моего погашенного погона…

— Полковник, так это значит, что вы сильнее боевого офицера?..

— Нет, Ханс. Мне не знакомы нагрузки за пределами спортивных залов.

— Это не важно, когда вы можете так запросто убить, кого только пожелаете, — любого…

— Убить недостаточно — нужно остаться в живых… Я болен, Ханс.

— Но это пройдет…

— Я не знаю. Это со мной впервые…

Олаф встревожился, нагоняя меня, припадая чутким ухом к моей груди…

— Вот черт… Трещит, как костер… Это не просто бронхит… Черт… Нам антибиотики нужны, не то вас ждет участь Гюнтера, полковник… Срочно нужны — пневмония вас быстро положит…

Я развернулся, поправляя схемы передвижений…

— Идем к Штраубу.

Ханс оторопело раскрыл рот, щедро выпуская пар горячего дыхания…

— Нельзя, полковник… Мы насилу с его территорий выбрались…

— Эти земли разорены, переходя от нас Хакаю и от Хакая к нам… Нам нужны действующие склады Штрауба…

Олаф нахмурился…

— Да вы что, какие склады?.. Нас расстреляют еще до того, как мы к базам Штрауба подойдем…

— Нет, Олаф. Я проведу вас к складам Штрауба, отводя от патрулей, я открою склады…

— Полковник, у вас жар… у вас сознание мутится.

— Нет, Олаф. Я способен сделать это — и сделаю. Я буду жить и уничтожать всех, кто придет за моей жизнью.

— Вы не сможете убить Тишинского…

— Я убью и его…

— Но вы сказали, что убить его…

— Я убью его ценой жизни. Стоит только ему прийти за моей жизнью, я приду за его.

Олаф остановился, пристально в меня всматриваясь…

— А я думал, что вы не такой, полковник…

Я ушел вперед, оборачиваясь к нему через плечо…

— Я пробудился от сна, Олаф. Идем. Скорей.

Запись № 8

Штрауб близко, до границ его территорий осталось недолго, но я задыхаюсь в жару, мне нужен отдых… Топлива для костра нет, но мне костер и не нужен… Я поднес ко лбу руку и увидел свое отражение в браслете… Наверное, так выглядит оживающая статуя или человек в исчезающей маске… Еще не жизнь, еще только призрак жизни… Но мои глаза уже озарены блеском — пусть и больным… Что это?.. Сигнал — еще на границе зоны восприятия…

Я сосредоточился. Унтер-офицер AVRG N4 и трое бойцов N2… нет — пятеро… девять, десять… и офицер S7… Я поднялся на ноги — здесь рота солдат AVRG с командирами, с офицерами… армейские штурмовики… Но с ними что-то не так… они будто одурманены — все… Олаф, встав в дверном проеме, одарил небо заносчивым взглядом…

— Истребителей подняли… Это ваши — истребители Ясного…

Я вижу их — их холодные мысли — Ц499… Они метнулись вслед «белым медведям» Штрауба…

— Ваш Снегов что, Роттеру войну объявил?..

— Я не знаю, Олаф…

— Но его истребители по Штраубу бьют…

Все осиял белый свет… Далекие раскаты и снова зарево… и черные столбы — «небесные подпорки» — вздымаются на западе… Штурмовые «стрелы» ворвались свистом в этот далекий раскатистый гул и послышался смех бойцов… Они остановились совсем близко — они видят меня… Я подключил излучатель, но они надсадно смеются, стоя на улице около зависших низко над землей стрел… Я вчитался в их мысли… и вышел к ним, опуская оружие…

— Сержант, вы пьяны.

Унтер-офицер перестал смеяться и нетвердой походкой двинулся ко мне, протягивая мне открытую бутылку… Я выхватил бутылку у него из ослабевшей руки, бросая, разбивая о стену…

— А у меня еще есть!.. У нас их до черта!.. И будет еще больше, когда Хайнрих вернется! А он вернется! Когда упьется до того, что придется делиться!

— Мародеры…

— Мы — нет… Это Хайнрих пошел в набег… А мы ждать не будем! Устроим веселье без его скверной рати!

Он рассмеялся мне в лицо, сощурив слезящиеся от смеха глаза…

— Вы что здесь делаете в таком виде?

— А вы, полковник, выглядите не лучше!.. Вам «медвежья рубаха» впору!.. Зверем смотрите через звериные глаза!..