История ошибок

Мякишеву стало не по себе. Он не хотел быть грубым с этим человеком, все-таки их связывало некое общее прошлое. Но в равной степени ему было невыносимо участвовать в этом лживом спектакле дружеского разговора. «Любая социальная коммуникация строится на лжи» – вспомнил он начало статьи своего друга. «Да, именно так, на лжи», – мысленно согласился Мякишев. Глядя на вполне обыденное лицо своего знакомого, Мякишев не мог уразуметь, почему этот с виду вроде бы неплохой человек тратит свои силы на поддержание явно натянутого разговора. «Остановись, хватит, прекрати говорить, престань произносить эти пустые, ничего не значащие, совершенно бессмысленные фразы» – повторял про себя Мякишев. Но он, к сожалению, не обладал телепатическими силами, его внутренние призывы никак не сказались на знакомом, и тот беспечно продолжал угнетать Мякишева. «Зачем ты тратишь мое и свое время? Понятно ведь, что чем дольше длится этот фальшивый разговор, тем очевиднее становится наша полная чуждость друг другу, и когда разговор закончится, единственное, что мы оба почувствуем – это неприятный осадок, оттого что больше нет никаких связей, и еще от осознания, что и прошлые связи были ненастоящими».

– Надо обязательно собраться, вспомнить прошлое, – сказал свою последнюю фразу знакомый. Мякишев понял, что они никогда не соберутся, но вместо того, чтобы изобличить эту ложь, лишь согласно кивнул, потому что понимал: это необходимый обряд, который люди совершают, дабы поддерживать иллюзорный порядок своей жизни.

*

Мякишеву часто снились сны. Эти сны были что-то наподобие других жизней, в которых он был полноправным участником. Просыпаясь, он долго не мог понять, кто он и где находится. Притягательная реальность снов манила его обратно, в забвение. Мякишев понимал почему. Ему было невыносимо оставаться на свету опаляющей реальности, которая каждую секунду напоминала ему о том, как он слаб. Он галопом бросался в постель и с головой накрывался одеялом, желая как можно скорее провалиться в сладостную грезу иллюзорных миров. Он скитался по вечерним улицам, неся свое тело, как крест. Где-то впереди его ждало небывалое, и он всеми силами рвался приблизиться к нему, но каждый раз отступал, опаляемый непонятной силой, которая давила ему на глаза и отупляла сознание. Может это был Бог, который отвергал Мякишева, как самое неудачное свое творение? Должно быть, это был Бог. И вправду это был Бог, который, прикидываясь убогим нищим, поджидал Мякишева на улицах и гнал его прочь, насылая нестерпимый жар на его лицо. В чем провинился Мякишев перед Богом? Да ни в чем. Просто он существовал как воплощенное отрицание божьего творения. Мир был прекрасен, и только Мякишев нарушал его красоту своим присутствием. Он был зияющей дырой недовольства, молчаливым протестом против надобности творения. Даже Богу едва доставало терпения, чтобы выносить Мякишева, который был маленькой, почти незаметной черной точкой на белоснежном полотне мироздания, но оттого-то и бывший еще более раздражающим фактором, чем сам Дьявол.

В дверь позвонили. Мякишев давно ждал этого звонка. Сейчас он возьмет пистолет, откроет дверь и просто выстрелит в грудь тому, кто давно должен был вторгнуться в его жизнь. Рука судорожно сжимала холодную рукоятку ТТ, Мякишеву еще не приходилось стрелять в человека, не приходилось убивать. Интересно, что он почувствует, когда всадит в человека пулю? Сможет ли он выдержать этот удар, сможет ли улыбнуться после этого, как заправский голливудский герой? В дверь опять позвонили. Он открыл дверь и выстрелил. На пороге стоял маленький мальчик с пулей во лбу. По его лицу бежала струйка горячей крови. «Ошибка», – подумал Мякишев. Ребенок лежал на полу. В его руке Мякишев заметил записку. Дрожащими руками он развернул ее и прочел: «Ты сделал свой выбор, ты стал взрослым». Только сейчас, заглянув в мертвое лицо мальчика, Мякишев узнал в нем себя. Убийство оказалось самоубийством. Сегодня ночью он закопает себя на пустыре около университетского общежития и навсегда забудет о себе. Мякишев проснулся. Его часто мучили такие сны, после которых он непременно отправлялся к своей знакомой Наталье Ивановне, психологу по образованию, чтобы понять смысл этих странных видений. Психолог она, конечно, была неважный, потому что за долгие годы изучения человеческой души так и не смогла склонить к браку ни одну мужскую душу. Наталья Ивановна пригласила Мякишева войти и усадила в кресло, затем достала тетрадку, куда по обыкновению записывала все его сны. Для чего она это делала, Мякишеву было неизвестно, да и его это мало занимало. В дальнейшем он так и не узнал, что благодаря публикации его сновидений Наталья Ивановна удостоилась авторитетной литературной премии. «Что у Вас на этот раз?» – спросила она у Мякишева. Мякишев рассказал. Когда он закончил, Наталья Ивановна тяжело вздохнула и наполнила два бокала красным вином.

– Что скажете по поводу услышанного? – осведомился Мякишев.