История ошибок

На этом их разговор закончился. Девочка продолжила домывать машину. А Мякишев, о чем-то размышляя, направился к дому. Дома как всегда царил бардак. Мякишев разулся и бросил свое тело на диван. Настроение было хуже некуда. Мало того, что его бросила Таша, так еще деспотичный начальник весь день распекал его на работе за нерадивость. Чтобы развеяться, Мякишев решил пойти на вечер памяти одного из своих самых любимых писателей Генри Чинаски. Изрядно захмелевший, он направил свои стопы в сторону антикафе, где уже собрались антилюди, чтобы заняться антидеятельностью. Глядя на их потные некрасивые тела, Мякишев костерил их на все лады, преисполняясь ненависти и презрения по отношению к их праздности и выводящей из себя уверенности в собственной правоте. Несмотря на то, что Мякишев и сам недолюбливал работать, себя он оправдывал тем, что, по крайней мере, страдает глубже и подлиннее остальных. Хотя почем ему было знать?

Когда Мякишев глубокой ночью вернулся домой с вечера памяти Чинаски, он лег на любимый диван и попытался осмыслить произошедшее. Первое, что он подумал, было «зря». Но потом, как это обычно происходило, он переключился в режим даосского созерцания и подумал: «А почему бы и нет?». Ему не спалось, и он залез в виртуальное пространство, ибо в физическом – было одиноко. Мякишев имел привычку рассматривать страницы различных людей, зарегистрированных в социальных сетях, строя догадки о том, что это за люди и какую жизнь они ведут. Как правило, он всегда выходил из себя, наталкиваясь на очередную тупоумную цитату, которая свидетельствовала только о бесконечной уверенности человека в самом себе. Мякишев завидовал этой уверенности и в то же время чувствовал, что не хотел быть таким же. «Что-то в этом есть неправильное», – думал он. Но что именно объяснить не мог. Просто чувствовал.

11

Мякишев всегда предпочитал экзистенциальную аналитику Хайдеггера трансцендентальной прагматике Хабермаса, именно поэтому он и поссорился с тещей. Хлопнув дверью, он стремительно помчался вниз по лестнице, пытаясь подавить нарастающее бешенство внутри. В голове отголоском звучал шепелявый фальцет тещи, которая, придя в гости, в очередной раз принялась костерить Мякишева.

– Ну что за мужик, ты посмотри: ни рожи, ни кожи; хоть бы толковый был что ли, а то так – без царя в голове; денег толком домой не приносит, и ладно бы покладистый был, так нет же, спорит и спорит, спорит и спорит, все ему не так, все ему не то. Ну и катился бы, раз недоволен!

Жена по обыкновению вяло заступалась за мужа. Как всегда – безуспешно. В голове у Мякишева поплыли сизые облака и он, ни секунды не медля, ринулся прочь из-за стола подальше от этих людей, подальше от их бесконечного гомона, подальше от их непосильного бремени, которое вываливалось из их усталых глаз и с трудом передвигаемых тел. Мякишев шел так быстро, что не успел заметить, как оказался возле огромного супермаркета. Из динамиков доносился безликий голос, сообщающий об участившихся случаях ограблений, мошенничеств и прочих грехах человеческих.

– Уважаемые граждане, в связи с наступлением эпохи постмодернизма, на улицах стало очень опасно. Убедительная просьба соблюдать комендантский час и после 11 из дома не выходить.

Мякишев увидел приземистого толстяка в черной футболке с белой надписью на английском языке. Надпись гласила: «Apostols of postmodernism: Lyotard, Lacan, Klossowski, Blanshot, Bataille, Baudrillard, Foucault, Deleuze, Derrida, Kristeva, Eco, Barthes». Что-то ударило в голову Мякишева, и он набросился на этого толстяка. Повалив его на землю, Мякишев обрушил всю свою ненависть, годами копившуюся в нем, на последователя псевдоинтеллектуальной традиции. В каждый удар Мякишев вкладывал боль, граничащую с остервенением. Погружая свой кулак в податливую плоть лица бедолаги, Мякишев испытывал почти садистическое удовольствие. Он бил и бил, ломая кости, хрящи, выворачивая мясо наизнанку. Но ему этого было мало. Он продолжал дробить материю под ним вплоть до атомов, вплоть до мельчайших частиц, из которых состоит мироздание. Он мочалил толстяка, пока тот окончательно не исчез, оставив Мякишева одного в луже крови. Мякишев и не заметил, что сцену избиения наблюдало множество прохожих, которые специально для этого отложили все свои дела и столпились вокруг жертвы и палача, создав таким образом отгороженное пространство. Никто не вмешался в процесс аннигиляции толстяка. Только несколько дамочек громко визжали, но с места не сходили. На их крики пришла полиция. Они взяли Мякишева под руки и повели куда-то. Мякишеву уже было все равно куда.