Истории замка Айюэбао

С раннего утра на небольшой площади перед храмом божества моря было не протолкнуться, количество людей поражало. Людские потоки стекались на площадь. Рядом с входом в храм стояла большая бронзовая курильница, в которой горело несколько ароматических свечей толщиной с пиалу. Взрывы хлопушек оглушали, повсюду разлетались окутанные дымом разноцветные конфетти, люди то и дело кашляли. Чуньюй Баоцэ и Оу Толань, прикрыв рты и носы, пытались увернуться от разлетающихся петард и просочиться поближе к сцене. Оу Толань несколько раз оказывалась зажата в толпе, и председателю приходилось вытаскивать её за руку. На лбу у неё выступили капельки пота, а когда она их утирала, на нём оставались грязные следы, и её раскрасневшееся лицо было по-своему очаровательно. Тяжело и часто дыша, она выдернула свою руку из его ладони, и тут до него дошло, что её давно уже надо было выпустить. Послышалось утробное завывание, которое моментально перекрыло звонкие взрывы петард. Показались десять с лишним дюжих мужчин в синих одеждах, вышитых золотой нитью. Они несли на плечах огромные горны. Несколько полицейских, обеспечивавших порядок, расчищали для них дорогу, грубо расталкивая толпу, и два больших, отливавших золотом горна длиной больше чжана^[27] с рёвом приблизились к сцене. В это же время начал движение парадный строй из двадцати восьми свиней, побритых наголо и выкрашенных в ярко-алый цвет. Свиньи были отборные, тучные до невозможности. Их выстроили перед курильницей — они предназначались для жертвоприношения морскому божеству. Отрывисто ревел большой репродуктор, кто-то поднялся на сцену и постучал по микрофону. Несколько людей в официальных костюмах вышли на помост и выстроились в ряд, сложив руки на животе. Руководитель церемонии громко объявил:

— Мы официально начинаем празднование открытия рыболовного сезона!

После чтения молитвы, славословий в честь божества моря и молений о благословении началось исполнение рыбацких запевок. Запевалой был всё тот же старик, только в отличие от того, что они наблюдали на вчерашней репетиции, лица у всего хора были разрисованы красными и коричневыми красками, а широкие брови подведены, что придавало гримасам устрашающий вид. То ли из-за нервного напряжения, то ли по какой-то другой причине голос у старика сегодня звучал иначе, а хор пел пронзительно и несколько раз фальшивил. Текст запевок был целиком новый, пение звучало отрывисто и нечётко, можно было различить лишь отдельные слова типа «процветание» и «высокий прилив».

— Это какой-то хаос, это невозможно ни слушать, ни петь.

Такими словами Чуньюй Баоцэ хотел утешить Оу Толань, в голосе его звучало глубокое сожаление. Он даже хотел сказать: «Меня-то такие вещи ни капли не волнуют, но как можно заставлять вас… Вас, драгоценное существо! Нельзя подвергать вас таким мучениям, это уже слишком, так пугать вас, так утомлять!» Но он этого не сказал. Ему хотелось вывести её отсюда за руку, но когда он повернулся к ней, то застыл от изумления: её лицо озаряла радость, она увлечённо наблюдала за происходящим фарсом, не отвлекаясь ни на мгновение. «Вот это настоящая фольклористка!» — вздохнул он про себя. В тот момент, когда истинный учёный должен проявить терпение и ни с чем не сравнимую выносливость, он ни одним из этих качеств похвастаться не мог: наверное, ему придётся учиться у неё всю жизнь. Думая так, он немного успокоился, включил всю свою скромность и готовность внимать наставлениям и молча стоял рядом с ней.

4

Шумное, грандиозное празднование наконец завершилось. Приезжие сначала гуляли по берегу, но вскоре вонь с фермы всех разогнала. Они разбрелись по ресторанчикам, чтобы отведать местных морепродуктов, и по сувенирным лавкам, чтобы закупиться перед отъездом ожерельями из раковин и прочей ерундой. Чуньюй Баоцэ, как и фольклористка, радовался скорому отъезду туристов и тому, что на остров вернутся тишина и покой. Он был счастлив, что Оу Толань не собиралась покинуть остров сразу по окончании праздника, и настроился на то, что проведёт предстоящие дни в полной безмятежности. Он знал: теперь у них будет возможность ходить друг к другу в гости и вести более задушевные беседы. В окутавшей их церемонной атмосфере можно было уловить нечто до боли знакомое и в то же время неизведанное — самые редкие и ценные составляющие человеческой жизни. Он поймал себя на том, что стал осторожнее, стал скрывать чисто мужское проявление внимания и заботы, прятать под личиной серьёзности и самоуважения мелкие слабости, возникающие нередко в общении между мужчиной и женщиной. Как долги и в то же время коротки, как прекрасны и томительны были эти дни на острове! Много раз на дню он порывался постучать в её дверь, усиленно изыскивал разнообразные мотивы для встреч. Самым естественным и удобным поводом он считал вопросы по фольклористике.