Чуньюй Баоцэ обратил внимание, что у восточной стены собрались люди с красной шёлковой материей на поясе, и понял, что они пришли репетировать; среди них было много стариков. Чуньюй Баоцэ с Оу Толань направились туда. Кто-то поприветствовал Оу Толань — очевидно, они были знакомы. Указывая на Чуньюй Баоцэ, она обратилась к одному из стариков с чёрным пятном на лице:
— Здравствуйте, этот господин тоже приехал специально для того, чтобы послушать запевки.
— Хо-и! — ответил старик.
Она продолжила:
— Если бы вы пели настоящие старые запевки, было бы ещё лучше.
— Хо-и! — опять отозвался старик.
Оказалось, это местная знаменитость — «король запевок», он был запевалой уже более пятидесяти лет. Когда речь зашла о завтрашнем выступлении, старик заговорил, широко раскрывая рот:
— Тут половина — новички, от них проку мало.
Говорил старик очень громко, наверное, был глуховат. Стоявший рядом мужчина лет сорока подошёл к ним и стал нахваливать старика:
— Скажу без преувеличения: этот старый запевала в былые годы был знаменит на много сотен
Старик понял, о чём рассказывают, заморгал глазами, моргал-моргал и вдруг прокричал остальной компании:
— Хэй-хэй… Хоу… Йо-ху-хай! Хай!
С десяток человек, словно очнувшись, дружно вытянули шеи и подхватили:
— Хай-я-хэй-я-хэй… Ай-ха-хай-хай! Хай-хай-я-ай… Хэй-хэй! Хэй-хэй!
— Йо-а-жан-о… Хао-хао! Хао-и-я-ха… Ха-ха! — Голос старика зазвучал пугающе грубо; он взмахнул обеими руками, словно вцепившись в какой-то груз весом в тысячу цзиней, резко опустил и снова поднял. Его острый, пронзительный взгляд устрашал.
— Хао-вэй-вэй-хай-я-хоу… Хао-ай-хай! Хай-ай-хай! Ха! Ха-ха! Хао-вэй-вэй-хай-я-хоу… Хай-ай-хай! — Все присутствующие, округлив глаза, уставились на руки старика, взлетающие в воздух, и наблюдали, как движутся его грубые пальцы. Каждый его жест сопровождался громогласным рёвом, от которого закладывало уши. Пение длилось какое-то время, как внезапно разразившийся ливень. Старик запрокинул голову и прищурился, расслабил крепко стиснутые зубы и исторг долгий, тягучий звук:
— И-я-и-хай… Ай-ай… И-я-и-я…
Все дружно подхватили его протяжный стон и зашатались, словно их качало на палубе. Все ладони сжались, вцепившись во что-то невидимое, — этим чем-то могли быть лишь сырые канаты, — и, крепко сжимая, упорно тянули. Настал самый напряжённый момент. Раздался шипящий звук, в любую минуту канат мог оборваться, и тогда пиши пропало. В какой-то миг воцарилась критическая тишина, не нарушаемая ни единым звуком. Она длилась секунд тридцать, а потом раздался хлопок: раздув щёки, старик вытолкнул изо рта воздух и издал ещё более яростный клич. Сразу же вдогонку понеслись учащённые ритмы, которые не ослаблялись больше ни на секунду; канат натягивался всё туже и туже, медленно продвигался, расправлялся, разбрызгивая во все стороны капли воды. Огромный парус пополз вверх по мачте, сопровождаемый скрипом, канат колыхался под порывами ветра, гудя, как натянутая тетива, а вокруг голосили чайки.
— А-а-о-о, ха-цзай! Ха-цзай! Ху-я-и-я! Хао… Хао… Ху-а-ху-а… Чжэ! Чжэ! Ху-а…!
Стряхнув с себя пот, как дождевые капли, все дружно замерли. Куртка на старике когда-то успела расстегнуться, демонстрируя его разгорячённую грудь. Чуньюй Баоцэ не мог закрыть рта от изумления: он смотрел то на старика, то на Оу Толань.
— А, стало быть, парус вот так… и поднимают! — выдохнул он дрожащим голосом.
Оу Толань приблизилась к старику и что-то тихо говорила ему. Тот жестикулировал и кивал. Несколько молодых людей с раскрасневшимися лицами неотрывно смотрели на них. Она восхищённо воскликнула:
— Это было потрясающе, это лучшая «парусная запевка» из всех, что я слышала! Как было бы здорово, если бы и завтра вы её спели!
Какой-то мужчина средних лет скривил губы:
— Не получится. Завтра вы будете слушать «запевку с сетями» и «запевку с вылавливанием рыбы», а под конец — «запевку для главной мачты».
— «Запевку для главной мачты» я слышала, очень звучно и мощно… — ответила она.
Мужчина покачал головой:
— Она очень короткая, её полагается исполнять пять-шесть раз подряд. Да и слова изменили, теперь там так: «Ах, благоденствие! Ай, выйдем в плавание! Поднимай! Хай-я-хан-а! Благоденствие! Ха-я-ха-я…» Вот так!
Пока они беседовали, старик отвязал красную материю, достал трубку и закурил. Подошёл мужчина в очках и, бросив взгляд на Оу Толань и Чуньюй Баоцэ, обратился к артистам, сидевшим на корточках:
— Днём будет последняя репетиция, отработаем построение, а завтра вас будет снимать телевидение.
Старик не удостоил его вниманием. Выколачивая трубку, он сказал:
— Эта красная тряпка жуть какая неудобная, я же говорил, это вам не янгэ[26].